Дважды рожденный

  Потребовалось всего несколько минут, чтобы сломить остатки сопротивление. Северяне бежали, на ходу бросая оружие. Лишь немногим удавалось сохранить остатки мужества, чтобы изредка отстреливаться. Такие очаги без труда подавлялись совместными усилиями команды Дабла и турелей землянина.

  Когда Дабл ворвался в лабораторию, я сидел за столом, зажимая сигарету дрожащими пальцами. Вокруг крутилась Мара, но ее встревоженные вопросы проходили мимо сознания. Девчонка была не в курсе устроенного мной кошмара. Не зная, как она будет реагировать, я прекратил трансляцию картинки до того, как окружающие разобрались в происходящем. Не хотел, чтобы они смотрели, как я буду расстреливать их друзей.

  Двенадцать из ста двадцати. Я скрипнул зубами. Двенадцать! Еще человек двадцать погибло от выстрелов северян.

  Камеры полицейского бота давали поистине великолепную картинку, позволяя в деталях рассмотреть плоды своих трудов. Я слышал как гибли заложники, словно они находились совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки видел, что творит раскаленная плазма с человеческим телом. На них не было брони экзоскелета и выстрелы прожигали их насквозь, едва не выворачивая наизнанку.

  Черт побери! Даже северяне не заслуживали того, что я с ними сотворил.

  Но хуже всего становилось от осознания собственной вины. Моя голова сконструировала систему, мои руки выжигали трюм дотла. Думаю, сходные чувства мог испытывать изобретатель атомной бомбы. С отрешенным презрением я будто бы заново рассматривал собственные пальцы. С чертовой дрожащей сигаретой. Хитрый организм перехитрил меня, отключив все эмоции, пока я, словно в виртуальном тире, расстреливал ни в чем неповинных людей. И повинных тоже. Разница невелика.

  Расплата пришла позже. Когда северяне отступили.

  Я отвалился от сенсорной панели в абсолютной прострации. Глаза отказывались воспринимать окружающую реальность, вокруг роились мошки, а голова едва не звенела от боли. Губы пересохли так, что за бутылку с водой хотелось кого-нибудь убить. Заметив мое состояние, один из охранников подсунул флягу мне с местным напитком. Не знаю кто, но я ему безмерно благодарен. Ядреный напиток, в первый раз едва не выбивший из сознания и 'наждачкой' ободравший горло, сейчас пришелся как нельзя кстати. Кашлянув пару раз, я надолго приложился к фляге, практически не замечая вкуса. От испытываемых чувств организм штормило так, что Ноя сама вывела нанитов на 'красный' режим, пытаясь скомпенсировать последствия нервной встряски. Боюсь, против этой жестянки даже ядреное пойло кочевников долго не продержится.

  Отметив, что даже в такой ситуации продолжаю рассуждать логически, мысленно контролируя деятельность нанофабрики, я горестно покачал головой. Постепенно алкоголь начал действовать, и взгляд, до того бессмысленно блуждавший, зацепился за кем-то скрученную сигарету. Неровная, набитая 'циклохлоей' и еще бог знает каким дерьмом, она показалась мне самой желанной на свете.

  Жалкое зрелище я представлял собой в тот момент. По глазам Дабла понял, что жалкое, но мне было плевать. Самокрутка была для меня центром вселенной, вокруг нее вращалась моя жизнь. Именно она позволяла мне не думать о заваленном телами трюме.

  Мой маленький мирок, в который проник понимающий голос:

  - Доча, вколи-ка ему успокоительного. Пусть поспит.

  Острая вспышка в районе шеи. И навалившаяся темнота.

  Пятый день обороны 'Титана'.

  Оставшиеся рабочими камеры передают обстановку с передовой. Короткая передышка, пока ликующие северяне обустраивались в трюме закончилась, и мы снова воюем. Прошлой ночью нас выдавили на нижние этажи. Черт, я уже привычно говорю 'нас', ровняя себя с местными. Голова дурная, вокруг непрекращающийся дурман 'циклушки' и грязные морды кочевников. Воды нет. Реактор дышит на ладан и вот-вот рванет к чертям собачьим. Кажется, мои пушки окончательно его доконали. Что-то мы перемудрили на выходе. Вместо того чтобы гасить всплески энергии, наше устройство отражало их обратно, раскачивая как качели. Адская машинка едва не угробила корабль вместе со всеми жителями. Одна радость - рвани реактор, и мы бы утянули северян за собой.

  Война убивает. Кого не может убить - меняет бесповоротно. Пяти дней ада мне хватило, что с презрением вспоминать собственную истерику.

  - Твари! - Я без стеснения сплюнул, и оттолкнул сенсорную панель.

  Желтая от сигаретного гара слюна очень органично смотрелась на в хлам загаженном полу. Некогда девственно чистая лаборатория выглядела не самым лучшим образом, превратившись в кровавый свинарник. Дабл не выпускал Маришку наружу, и она пластала раненных прямо здесь. За чистотой никто не следил. Ударная доза лекарств гасила любую опасность заражения, а убирать в помещении было просто некогда. Да и некому. Кто мог - воевал, кто не мог - лежал или подыхал.