Дважды убитый

Мы с видом готовых на все смиренниц поднялись в студию. Дмитрий Борисович включил софиты. Их строго дозированный свет седым пеплом оседал на изумрудном шелке его рубашки. Умелым жестом он развернул пару фонарей так, чтобы экран передней драпировки оказался чуть более освещенным, чем боковые плоскости.

— Ну, что ж, можно начинать. Прошу.

Дмитрий Борисович указал Светке на стоящий в перекрестье лучей высокий табурет, похожий на те, что обычно располагаются вдоль стойки бара.

— А ваша подруга пока может посмотреть альбом и проспекты. Надеюсь, ей не будет скучно. — Дмитрий Борисович давал понять, что правила хорошего тона для него не пустой звук, хотя со Светкой они уже вот-вот готовы были пересечь грань, за которой «вы» станет неуместным.

— Если позволите, я хотела бы понаблюдать за вашей работой. Сами понимаете, такое не каждый день видишь, — попыталась я польстить ему. Он вежливо улыбнулся и милостиво предоставил меня самой себе.

В итоге Дмитрий Борисович попросил Светку явиться через неделю и по возможности без макияжа. Как планировалось, ею должны были заняться косметологи, стилисты, визажисты, парикмахеры.

Выключив последний софит и включив банальное электричество, Дмитрий Борисович пригласил нас на чашку кофе. Мы прошли в небольшую уютную комнату, которая сообщалась со студией. Справа располагалась еще одна дверь, ведущая, возможно, в лабораторию. Комната была оклеена обоями малинового цвета в крупных бронзовых завитушках, напоминавших мифологические лиры. Тростниковые подлокотники кресел, прихотливо изогнутые ножки стола, изящные подставки, на одной из которых стоял небольшой телевизор «Сони», а на других стопками лежали, поблескивая цветным глянцем обложек, альбомы с репродукциями и фотографиями свидетельствовали об известной тонкости вкуса и подкрепленных солидными денежными суммами богемных пристрастиях хозяина.

— Я сам здесь все обставил, — словно продолжая мои размышления, сообщил Дмитрий Борисович.

— Мило тут у вас, — поддержала я его и почти вплотную подошла к стене, чтобы разглядеть висящую на ней небольшую картину в аккуратной раме.

Светка села в кресло, вытянув свои красивые гладкие ноги, и вынула из сумки пачку «Парламента». Дмитрий Борисович поднес зажигалку и пепельницу. Светка, держа сигарету со скромным достоинством и артистизмом, округляя губы, выдвигала их вперед, глубоко затягивалась, потом беззвучно размыкала, выпуская струю едкого дыма. Приглушенный бордовым абажуром свет от настольной лампы бальзамом заструился под мои истерзанные солнцем и софитами веки. Я подумала про себя, что приглашение на чашечку кофе — это только удобный предлог завести еще более тесное знакомство, ибо было непонятно, приглашает ли он нас в студию или в постель.

И, словно повинуясь негласному закону внутреннего и внешнего параллелизма, он мягко предложил на время оставить кофе и выпить чего-нибудь менее горячего, но более крепкого.

— Заказывайте, девушки! Свет, ты что будешь?

— А что у тебя есть? — Подражая его непринужденности, Светка сделала попытку перейти на полушутливый-полуфривольный тон.

— Все… — Он кинул на нее загадочный взгляд, полный затаенного ликования.

Мы сговорились на мартини со льдом. Экзотический стол немедленно был украшен бутылкой с бледно-лиловой жидкостью, тремя роскошными из цветного стекла фужерами и «заморскими» фруктами.

Дмитрий Борисович протянул нам на две трети заполненные бокалы, где начали уже таять кубики льда. Сидя в соседнем от Светки кресле и очищая банан, я ловила себя на мысли, что присутствую на представлении мимов или в театре теней.

Действительно, тени, тягучие и вязкие, как жидкий каучук, передразнивая неспешные музыкальные жесты, ползли по стенам и, добравшись до углов, лениво замирали, чтобы вдруг, с неожиданной прытью пробежав по полу, возобновить свой томный вальс. Разговор велся на самые общие темы, хотя иногда Дмитрий Борисович позволял себе весьма прозрачные намеки на свою особенную заинтересованность. Давай, давай, заговаривай зубы!

После второго стакана мартини Светка, кажется, обрела всю свою живость и непосредственность. Ее взгляд потеплел, нервозная сдержанность уступила место дружеской непринужденности.

После еще одной порции она совсем «обмякнет». Я критическим взором посмотрела на Светку, с неудовольствием отметив про себя безвольное выражение ее рта. Как завороженная, моя подруга внимала россказням фотографа-соблазнителя. Я осторожно скосила взгляд на часы: семь пятнадцать. Воспользовавшись паузой, во время которой Дмитрий Борисович, взяв пустой Светкин фужер, подошел к столу, чтобы наполнить его прохладным волшебным зельем, и повернулся к нам спиной, я приблизила рот к уху Светки и прошептала:

— Держи его на мушке. Особо не расслабляйся, жди меня. Объяснишь, что я в туалете.

Нащупав сбоку свою серебристую сумочку с набором шпилек, ключей и отмычек, я выскользнула в коридор.