Дважды в одну и ту же реку не войти

Заметив, что я занялся делом, Климов тоже решил приложить усилия к чему-нибудь и решительно снял со стены сарая, висевшую под стрехой, косу.

Даже не проверив, плотно ли забит клин, он попытался начать косьбу. И при первом же взмахе, коса слетела с косовища.

С кучей матов он схватил все прибамбасы и понес обратно в сарай. В течение минут двадцати оттуда раздавались громкие маты.

Я уже с лопатой в руках пытался очертить контур будущей теплицы, когда подполковник подошел ко мне.

— Слушай Сашок, может, ты что-нибудь посоветуешь, ни хрена у меня не выходит, — признался он.

Глянув на его работу,я еле удержался от смеха. Коса на косовище вместе с клином фиксировалась полоской жести вырезанной из консервной банки. Но у Климова никак не получалось как следует ее намотать и затем зафиксировать гвоздиком.

Зайдя в сарай, я начал рыться в куче хлама и на счастье нашел кусок водопроводной трубы диаметром два дюйма.

Пила по металлу также удалось обнаружить. Тиски, к сожалению, отсутствовали, поэтому пришлось одной рукой держать трубу, другой пилить.

За тем, как я работаю, увлеченно наблюдал Климов и Юля, стоявшая у него за спиной.

— Конечно, — думал я. — Все, как в известном выражении, можно бесконечно долго наблюдать за горящим костром, текущей водой и за работающим человеком.

Отпилив кусок трубы нужной длины, слегка обстрогал косовище и надел получившееся кольцо на него.

Затем пришлось взяться за косу. Отбив ее молотком на какой-то здоровой железяке, уже окончательно посадил ее на место и закрепил клином. Бруском снял огрехи отбивки, после чего вручил косу хозяину.

Климов, взяв косу в руки, смотрел на меня каким-то новым взглядом.

— Ты разве в деревне рос?- спросил он внезапно.

— Нет, вы же знаете, у меня детство по военным городкам прошло, — сообщил я.

— Да, конечно, знаю, — рассеянно ответил он, видимо, что-то соображая в мыслях.

Повернувшись, он увидел сзади, стоявшую в купальнике дочку и звонко шлепнул ее по мягкому месту.

— Быстро оделась! — скомандовал он. — Ишь, выпялились перед парнем.

Но злости в его голосе не было. Мне показалось, что он даже доволен, как Юля демонстрировала себя.

Та и не подумала выполнять его приказ. Ушла к одеялу, расстеленному на траве, и улеглась на него лицом к солнцу.

До ужина я успел, сделать один венец из бревен и запилить в них места для стоек. Климову сказал, что надо бы их пропитать отработанным маслом, тогда они простоят года на три-четыре дольше, но тот махнул рукой, дескать, сойдет и так. Ну, мое дело маленькое, делаю, как сказано.

Но свое эстетическое чувство я потешить успел. Пилить бревна ножовкой не хотелось, поэтому я взял двуручную пилу и позвал Юлю, по-прежнему наблюдающую за мной, помочь в распиловке.

Та без колебаний пришла на помощь. Бревна лежали невысоко, поэтому пилить пришлось, стоя на коленях. В начале у нас не получалось, но затем мы приноровились и дело пошло. Я же с удовольствием наблюдал за колыханием Юлькиных грудей при движении.А когда одна грудь выпала из бюстгальтера, сверкнув розовым соском, вообще прибалдел. Юля, между прочим, обратно прятать ее не спешила.

— Все-таки молодое тело, это вещь! — пришло мне в голову в этот момент, — я думал, что такие вещи на меня уже не действуют.

Наши переглядывания закруглила Алефтина Ивановна, приказав Юле одеться, этот приказ та выполнила моментом. Видимо, боялась маму больше чем отца.

— Когда мы допилили бревна, я сказал ей, глядя в глаза.

— Я сегодня ночую на сеновале, если хочешь, приходи.

Девушка ничего мне не ответила, повернулась и молча ушла в дом.

— Придет, — понял я, глядя на ее походку.

Увы, надежды не сбылись. Юля не пришла. Почти сразу, как забрался на сеновал, понял, что зря это затеял. Лучше спал, как было предложено, в комнате на нормальной кроватке, укрывшись одеялом, на чистых простынях. Нет, захотелось экстрима, мать его! Прошлогоднее сено пахло мышами и пылью. Сами мыши сначала притихли, но потом начали во всю шуршать рядом со мной. Я ворочался на покрывале, думая, придет ли девушка. И как-то незаметно для себя заснул.

Проснулся неожиданно, от глухого бубнения за дверями. Бубнила Алефтина Ивановна.

— Юлька, паршивка, ты опять за свое. И в кого ты такая уродилась? Отец в прошлом году тебя со скандалом заставил из Ленинграда уехать. Вроде начала здесь учиться, все хорошо, и опять за свое взялась. ведь ты врач будущий, разве можно так себя вести?

— А как я себя веду? — раздался тихий шепот дочери.

— Как профура последняя, — в сердцах шептала мать. — Увидела парня смазливого и сразу в постель к нему лезешь. Хочешь отца до инфаркта довести.

— Никуда я не лезла, хотела только воздухом подышать, очень душно у нас.

Алефтина Ивановна хмыкнула.

— Кому ты сказки рассказываешь, горюшко мое. Я тебя насквозь вижу. Сейчас же идешь и ложишься спать, и без фокусов. Тебе паразитка сессию надо сдавать, к экзаменам готовиться, а ты другими делами озабочена.

Раздался звук подзатыльника, и за дверью стало тихо.

— Вот тебе Саня и Юрьев день! — уныло подумал я, повернулся на другой бок и довольно быстро заснул.