Дважды войти в одну реку

— Он меня любит и искренно желает добра, — Рогнеда лукаво улыбнулась, — коли мне хорошо, то и ему хорошо.

— Я чувствую, наш мир скоро развалится, как развалился Древний Рим.

— Ничего, и на развалинах, как вы знаете, растут цветы.

Ровно в двенадцать ноль-ноль прибыл Герман Иванович Колосовский.

Несколько дней назад он был снят со всех постов. У него отобрали всё, кроме персональной машины. Герман окончательно вышел в отставку, ответив отказом на предложение президента возглавить дом-музей В. И. Ленина в Самаре.

Когда Герман увидел Рогнеду, его лицо расплылось от восторга. И тут же омрачилось. Он посмотрел на Тита.

Тит виновато улыбнулся и развел руки в стороны. Лицо Германа налилось кровью, он открыл, было, рот, но Тит опередил его.

— Вот видите! — сказал он, обращаясь к Рогнеде. — Я же говорил, что Герман ревнив, как сто венецианских мавров!

"Леви-Стросса" и "Кастанеду" подхватили у Белорусского вокзала.

— А этих еще зачем?.. — попытались протестовать Герман и Тит.

Но Рогнеда их успокоила:

— Они не помешают. И потом, должен же кто-то бегать за водкой…

…В машине молодые люди, как ни в чем не бывало, продолжили разговор, начатый, видимо, ранее. Они беседовали, ничего и никого не замечая, словно были одни в машине.

— Ты не прав… — сказал "Кастанеда".

— Это ты не прав! — рубанул "Леви-Стросс". — Толстой, как бы, ставил вопросы, да? А Достоевский, блядь, на них знал ответы… Он, как бы, ужасался…

— Да, ужасался и призывал читателя ужасаться вместе с ним…

Герман заерзал на сиденье. Водитель посмотрел на Германа и прибавил скорости.

— Непосредственную данность, — говорил "Леви-Стросс" и крутил волосок в бороде, — непосредственную, блядь, данность переживаний от исполнения или нарушения этического закона Толстой ставил выше метафизических вопросов о существовании Бога…

— О, друг мой Аркадий, не говори красиво! — оппонировал "Кастанеда".

— Плевать! — парировал "Леви-Стросс". — Толстой в заостренной форме ставил перед собой и, как бы, перед обществом вопросы смысла жизни и веры! Ты понял, недоносок, он ставил глобальные вопросы!

— Ну и что! Вот на прошлой неделе передо мной встал вопрос о резекции прямой кишки…

— Это ты так остришь?

— Стал бы я острить! Ты знаешь, что это такое — резекция кишки?

— Ты концептуалист, вот ты кто!

— Да, концептуалист. Причем не простой, а как бы романтический концептуалист.

— И много вас таких, долбанных романтических концептуалистов?

— Да уж побольше, чем вас, самодеятельных структуралистов!

— Сосал бы ты!..

— Это ты бы сосал! У нас один Лёва Рубинштейн чего стоит!

— Да пойми ты, вы, концептуалисты, как бы выхолащиваете к ядреной матери из искусства всё трансцендентное и имманентное…

— Да, выхолащиваем, туда ему и дорога, этому твоему трансцендентному и имманентному!

Спорщики уставились друг на друга. Некоторое время они молчали. Затем "Кастанеда" продолжил умную беседу:

— Говоря о проблеме интерсубъективности…

— Существует такая проблема?

— Да, существует, и она чрезвычайно актуальна!

Тит, Герман и особенно водитель внимательно слушали молодых интеллектуалов.

— Ну и что? — вскинулся фальшивый "Леви Стросс". — Как вариант единого, блядь, абстрактного инварианта…

— Помолчал бы уж! Понятие "эпистема" и дискурсивные формации у Фуко и ментальные структуры, мать их…

Наконец, Герман не выдержал:

— Еще одно слово о ментальных структурах или трансцендентальности, и я кого-нибудь придушу!

В машине воцарилось молчание.

Спустя минуту Герман взглянул на Тита и тихо спросил:

— А, собственно, куда мы едем?

Тит пожал плечами и глазами показал на Рогнеду.

— Рогнеда?.. — переадресовал Герман свой вопрос.

Теперь настала очередь девушки пожать плечами. Она задумалась.

— Сегодня, я думаю, наш всех ждет развязка, которая, согласитесь, изрядно затянулась.

* * *

…Ни Герман, ни Лёвин не заметили, как в немыслимо краткий миг огромная черная машина, как пушинка, взлетела в воздух, произвела не видимый глазом мягкий скачок и, сходу преодолев более тысячи километров, тут же приземлилась на лесной дороге, аккурат возле известной избушки.

— Припаркуете у крыльца, — распорядилась Рогнеда. Шофер, очумело мотая головой, нажал на тормоза…

Глава 56

Трудно сказать, как долго Раф Шнейерсон, удалившись от шума городского и мирских соблазнов, жил в избушке. Вероятно, несколько месяцев. Впрочем, Раф дни не считал. Сначала он делал зарубки на косяке в сенях, но ему это быстро надоело. Хватило десяти зарубок.

…Вернемся к той ночи, когда Раф вышел на поляну, на которой стояла вышеозначенная избушка с покосившейся трубой, из коей ниспадал на землю шлейф синего дыма.

Раф поднялся на крыльцо. Толкнул дверь и вошел в избу. Изба пахла жильем. Казалась, хозяева только-только вышли, ненадолго отлучились, то ли в лес за хворостом, то ли по воду, то ли еще по каким-то иным отшельническим делам.

Большая, в полкомнаты, белёная печь с ухватом и глиняными горшками была приятно горяча, и в ней трещали сосновые дрова, разнося по избе сильный смоляной дух.