Дваждырожденные (СИ)

— Это мало похоже на рассказы учителя о блаженстве среди дваждырожденных, — с трудом разлепляя пересохшие губы, сказал Митра, — хоть бы война скорее началась, а то примем бесславный конец, достойный самого последнего крестьянина.

Я пожал плечами и сделал попытку пошутить:

— Считай себя совершающим аскетический подвиг меж трех костров. Впитывай огненную силу…

— Сам впитывай, — не принял шутки Митра.

— В горных речках моей родины вода такая холодная, что ломит зубы. Она настоена на лекарственных травах, растущих по ее берегам, и поэтому чуть горчит, — сказал Джанаки, ни к кому особенно не обращаясь.

— Бредит, — пояснил Митра, с трудом ворочая языком, — главное, обуздать свои ничтожные желания об отдыхе и речной прохладе.

Как раз в это мгновение Джанаки, мечтательно прикрыв глаза, запел:

— Перейду через милую сердцу реку Иравати, Окажусь в стране пяти рек. Там пышнотелая дева с глазами, удлиненными пламенно-алым мышьяком, в тонкой шерстяной накидке, ждет меня из странствий.

— Да, мы про ваших женщин много слышали, — с усмешкой сказал молодой панчалиец, работающий на валу неподалеку от нас, — говорят, что в дни праздников они отдаются кому пожелают и едят мясо коровы с чесноком, пьют хмельные напитки. В плотской любви — необузданны и любят говорить о чувственных утехах.

Услыхав это, Джанаки выпустил заступ и широко развел руками, словно приглашая панчалийца в объятия.

— Брат мой, я слышал, что вы — единственный юноша во всей Кампилье, который по доброй воле пришел к нам в лагерь работать и постигать искусство владения брахмой. Поймите, что всюду есть брахманы и кшатрии, так же как и рабы. Всюду есть те, кто привержен долгу, и те, кто продает своих родных. Даже в ваших благословенных краях между Гангой и Ямуной есть те, кто, не обуздав страстей, горазд подмечать чужие недостатки.

Под общий смех панчалиец пристыженно опустил голову. Знание одного дваждырожденного неизбежно становилось достоянием всех. Поэтому ни для кого не было секретом, что его самого сын Друпады Дхриштадьюмна вытащил из какого-то разбойничьего гнезда, где он пытался развить свои способности, управляя движением игральных костей, разумеется, не без прибыли для себя. В соответствии с традициями Кампильи всех разбойников отправляли в царство Ямы. На счастье молодого панчалийца суд творил сам Дхриштадьюмна, который ощутил, как ожидание смерти пробудило в удачливом игроке трепет таинственной силы. Царевич заглянул в глаза юноши, возложил ему на голову тяжелую руку в боевых браслетах и сказал: «Ты должен быть среди своих». Это было совсем недавно, выучку дваждырожденных этот игрок в кости пройти не успел, хоть и произносил имя Дхриштадьюмны, как священную мантру.

— Не дайте страстям замутить ваш разум, — назидательно сказал я Джанаки, — вспомните, что этот юный панчалиец единственный из всего древнего племени пришел к нам!

Это была горькая правда. Других жителей Кампильи в нашем лагере не было. Мы видели их во множестве, облепляющих строящиеся стены и башни или истязающих себя маневрами на зеленых полях за пределами города. Но это множество людей не рождало ощущения силы. Там, в каменной чаше стен мне чудилась пустота — вязкая, бесформенная, бессмысленная. Впрочем, я помалкивал, от всего сердца надеясь, что мое внутреннее видение потеряло остроту. Ведь именно на панчалийские колесницы и пехоту опирались Пандавы в борьбе за трон Хастинапура. Что если обманывались они, а не я?

— У нас больше нет дваждырожденных, — тихо сказал панчалиец, — у нас есть брахманы, которые поют гимны и приносят жертвы перед статуями богов. А дваждырожденные здесь не в чести. Мало кто верит, что мы можем о чем-то договориться с богами. Они один раз уже отвернулись от племени панчалов. Та война много лет назад…

— Подумаешь, проиграли одну битву, — утешительным тоном сказал Митра.

— Нет, вы не понимаете… Отец мне рассказывал, КАК мы ее проиграли. Все пошли на войну по зову Друпады. Крестьяне везли хлеб, кшатрии — оружие. Никто не протестовал, не сопротивлялся. Просто медленно шли, неохотно выполняли команды. Отец говорит, что уныние висело над войском черной тучей, как предзнаменование. Он тогда сбежал, стал разбойником. Не мог, говорит в этой тоске пребывать. (Я, видно, в него.) Ну, а наше войско встретилось с Дроной и его кшатриями. Исход битвы был предрешен. Тех, кто хотел сражаться, спеленала паутина помех, отсрочек и противоречий. Самые рьяные ушли в погожий день с черными от ненависти лицами. Они пали в битве. Остальные приняли позор поражения. Они потом спились в наших трапезных или вырезали друг друга в бессмысленных кровопролитных ссорах. Никто так и не пробудился. А Хастинапур растет с непостижимым, незаметным упорством, пожирая наши земли.

Чараны уверяют, что после поражения Друпада отправился в обитель одного из патриархов по имени Яджа, сурового в обетах, смиренного, достигшего наивысшей ступени подвижничества. Яджа в присутствии царя и царицы совершил возлияние священного масла в огонь, из него поднялся юноша, подобный божеству.