Дваждырожденные (СИ)

— Патриархи воистину отличаются от всех нас. Где нам даже пытаться достичь такого смирения и бесстрастия при размышлениях о своих и чужих жизнях. Только не проистекает ли это спокойствие от возраста? Душа, плененная в теле дольше положенного срока, теряет вкус к жизни. Я понимаю, как разорительны для покоя патриархов наши страсти. Время их подвигов прошло. Теперь, истощив свою брахму, они способны лишь сидеть, укрывшись за стенами дворцов и укорять и увещевать нас… Но их карма останется с ними, а нашу еще предстоит создать. Если бы действие было лишь ненужной помехой на пути к Высоким полям, то мы и рождались бы без рук и без ног. Мы приходим в этот мир в обликах, соответствующих нашим прошлым заслугам, но перед уходом мы еще должны свершить свое… Воплотить в дела свою волю, силу, пыл свершений, что заложены в нас от рождения.

Глаза царевича пылали. Вокруг его головы и плеч беззвучно разрасталось пурпурное сияние нагнетаемой брахмы. Впрочем, мне это могло только показаться, ибо жара потайной комнаты становилась нестерпимой. Я чувствовал, как пот стекает со лба, пропитывает брови, жжет глаза, прижатые к щели в каменной стене. Смотреть было трудно, но зато слова Дурьодханы долетали ясно, звонко отдаваясь в каменных стенах, буквально толкая меня в сердце своей открытой яростной силой. Царевич не желал и не мог остановить поток, смывающий плотины его сознания. Уже не человек, воспитанный в ашрамах дваждырожденных, а огненный смерч, сгусток разрушительной силы сиял в центре зала, опаляя своим пурпурным пламенем лица и сердца сановников Дхритараштры.

— Мудрость без силы не имеет будущего на этой земле, — продолжал Дурьодхана, обращаясь к патриархам, — ваше время уходит, но не наше! Мы — разные, о могучерукий Бхишма. Мы знаем, что некогда для тупых и суеверных раджей твое слово было законом. Теперь требуется нечто большее, чтобы заставить себя слушать. Новые силы вошли в этот мир, и мы должны овладеть ими, дабы преумножить славу и мудрость братства дваждырожденных.

— Ты напрасно причисляешь себя к новой расе, — глухо, с усилием вымолвил Бхишма, — жадные, властолюбивые цари были во все времена. Не надо принимать свой ратный пыл за божественные силы, ниспосланные тебе с Высоких полей. Новая раса отвергнет тебя так же, как ты отвергаешь нас. Они тоже будут брать жадно, торопливо, не считаясь с дхармой. И не отяготят эти преступления их карму, как не отягощает совесть младенца сломанный в неведении стебелек травы. Но ты-то ведаешь! Ты, обладающий мудростью нашего братства, не можешь даже желать обрести власть ради власти. Если в твоем сердце поселилась жажда обладания, значит, ты побежден ракшасом. И нового в этом не больше, чем в любой человеческой болезни.

— Не подобает тебе, долговечному, говорить такие слова, — с жаром ответил Карна. — Дурьодхана сделал меня царем, и я нарушу дхарму кшатрия, если не подниму оружия в его защиту.

Бхишма спокойно возразил:

— Только человек, отринувший гнев, проявляет свой сердечный пыл во всей полноте. Чтобы повелевать брахмой, надо обуздывать свои страсти. В гневе человек совершает безумные поступки. Я сейчас вижу перед собой не властелинов брахмы, а обычных кровожадных царей, пораженных ненавистью.

— Но ведь праведность и незлобивость не укрепили ни одного царского трона, — заметил Шакуни.

Бхишма вперил в него взгляд своих бездонных глаз и лишь промолвил:

— Вот об этом я и говорю. Роскошь и власть помутили ваш разум. Кто из вас может сражаться с Арджуной? Разве он с небольшим отрядом не разбил ваше войско в стране матсьев? Пусть прекратится вражда, пока неистовый Бхимасена не заставил головы Кауравов катиться по земле, как созревшие плоды пальмы. Пока тяжелые стрелы Арджуны не разбили ожерелья на груди ваших воинов, и аромат сандала не сменился смрадом крови, пусть прекратится вражда.

— Это Пандавы раскололи братство, — теряя самообладание, гневно воскликнул Дурьодхана, — за всеми твоими словами, о старейший в роде, я вижу только желание захватить трон моего отца и выгнать нас из Хастинапура. Ты обвиняешь нас в забвении дхармы дваждырожденных. Но разве ты забыл, как невоздержан в гневе Бхимасена? Арджуна искусен только в метании стрел. Близнецы преданы своим старшим братьям и прекрасной Драупади, а не Высокой сабхе. Хватит ли мудрости у одного Юдхиштхиры смирять своих братьев да еще и управлять Хастинапуром? И это ради них я должен поступиться властью? Пусть все решит битва, раз они не верят в решение игральных костей. Мы несомненно победим, а павшие успокоятся на ложе из стрел, как и подобает кшатриям.

— Ты мечтаешь о ложе героев? — тихо спросил Видура, — ты скоро его получишь. Но не заблуждайся, не численность армий решит исход битвы.

— Воля богов не в нашей власти, — раздраженно сказал Дурьодхана, — человеку не достичь их обителей, чтобы спросить совета…

— Если этот человек не Арджуна, — тихо сказал Карна. И Шакуни за его спиной едва слышно промолвил:

— Оружие богов.