Дваждырожденные (СИ)

— Губитель недругов, причастный высокой доле, Арджуна обратил свои помыслы к прибытию небесной колесницы. Дивная вимана — повозка небожителей, ведомая возничим Матали, показалась в небе. Словно рассекши облака, она залила своим блеском все страны света. Грохот ее был подобен реву тучи. Посланец небожителей призвал Арджуну взойти на колесницу. И великий бесстрашный лучник ответил: «Раз ты вступил на нее, взойду и я, подобно добродетельному мужу, ступающему на благую стезю вслед за Учителем». (Невозможно поверить, но даже Арджуна боялся виманы. Я впервые подумал об этом, пересказывая историю, слышанную в высоких залах Панчалы. Вот эти-то колебания сына Кунти и свидетельствовали о правдивости рассказа.) И Арджуна, сердечно ликуя, читая мантры, последовал за Матали. (А я бы рискнул взойти на летающую повозку? Как бы хотелось постичь ту силу, что двигала ею, вырываясь подобно хвосту бездымного пламени…) Те сияющие тела, которые наблюдаем мы в виде звезд и которые хоть и огромны, из-за удаленности своей кажутся крошечными, как огоньки светильников, увидел Пандава во всей красе их, сияющих своим внутренним светом.

Я рассказывал то, что помнил из песен чаранов, не объясняя и не переиначивая. Тогда я и сам не мог вообразить, насколько божественное прозрение способно вместить истину. Мое сердце верило. Толпа воинов внимала, затаив дыхание, и головы сами собой поднимались к бездонным небесам, по которым скользили алмазные узоры созвездий Мригаширши, Пхальгуны, Критики.

— А оружие? Вы видели оружие богов? — тревожно спросил кто-то из воинов.

— Чараны поют, что Гандива — лук Арджуны — создан самим Варуной, — добавил другой. — И у Кришны, говорят, есть божественный диск Чакра, способный сгустком пламени прорезать колесницу.

— Мы видели Гандиву в бою, — тихо ответил я. — Не думайте о том, что превосходит человеческое понимание. И вы, опираясь на внутреннюю силу, можете стрелять без промаха. Надо только понять, что не меч, но дух прорезает скалы…

— Как нам поверить в это? — отважился спросить Мурти. — Я привык верить в то, что вижу собственными глазами или могу пощупать…

— Опираясь на очевидность, вы впадаете в заблуждение, ибо телесное зрение пребывает в майе, — ответил Кумар.

— Какая майя? Это в жизни брахманов все как-то тревожно, зыбко… Ну оно и понятно — там все больше воля богов. А я вот что попробовал — то и знаю. Так надежнее…

— Ну да, пока вертишься в кругу привычных дел и опасностей, а если жизнь твоя перетряхивается, как стаканчик для игры в кости, то твой опыт повисает ненужным грузом на плечах. Ты вот привык драться по-своему, так в тебя теперь никакими силами новое умение не влить. А поймешь ты свою ошибку только тогда, когда слитные ряды куру пройдут по вашим костям, как слон по ореховой скорлупе.

Воины недоверчиво пожимали плечами и прятали глаза. Невозможно было заставить этих людей пережить события до того, как они произошли, и уж тем более постичь последствия.

— Не хотите слушать, будете набирать опыт на поле боя, как заслуженное воздаяние за самомнение и тупость.

Кумар погрузился в мрачное молчание. Он, как и я, понимал, что тогда будет слишком поздно.

* * *

Через несколько дней я решился обратиться к своим воинам с просьбой совершать омовения и был буквально потрясен волной страстей, которую всколыхнула в них эта незначительная, на мой взгляд, просьба.

— Что мы, брахманы, что ли? — возопили те, кто день за днем до этого беспрекословно выполнял мои приказы. — Или мы недостаточно чисты, чтобы следовать за вами?

Кумар прошептал мне на ухо:

— Видишь, их волнует совсем не та чистота. Стоит им залезть в воду вместе с низкородными, как они осквернят свою варну. В отряде-то не одни кшатрии.

И он указал на Мурти.

— Но от них же разит потом! — возразил я. — Как же еще позаботиться об их здоровье?

Кумар искренне засмеялся:

— Это говорит человек, со спокойной совестью увлекающий их в безнадежную битву. Если заботишься о здоровье воинов, то лучше распусти их по домам — грязных, неумытых, какие они есть.

В словах Кумара было здравое зерно, но переубеждать-то мне надо было не Кумара, а толпу недоуменных, рассерженных воинов. Отменить приказание означало поколебать собственное достоинство. И тут я понял, что не могу и не хочу отступать. Наверное, после убийства того несчастного кшатрия, осмелившегося перечить мне, я ощутил силу. Она уже не покидала моего тела, а лишь требовала возможности выхода.

Я решительно повернулся к ропщущим, чувствуя, как брахма привычной волной облила плечи и позвоночник, обретая форму слов и невидимого волевого потока.

— Слушайте, воины, для истинного кшатрия битва, что для брахмана — жертвоприношение. Как брахман, готовясь к встрече с богом, омывает тело, так и кшатрий должен очистить себя. Так неужели следование этому обряду может быть оскорбительным? Вода, рожденная Землей и Луной, смывает зло и беду. В Сокровенных сказаниях, к истине которых я хочу вас приобщить, предписано совершать омовения два раза в день — на восходе и на закате, а также полоскать рот и чистить зубы молодыми побегами баньяна.