Дваждырожденные

Как озаряет комнату зажженный светильник,

Так и тела озаряет атман.
Какие б ни совершал человек дела в прежних
воплощениях,
Хорошие иль дурные,
Плод всех невольно он вкусит.

Махабхарата

Пришла пора весенних дождей и буйного цветения фруктовых деревьев. Днем все жарче припекало солнце, а ночами тревожно кричали птицы и мерцали, угасая, звезды. Я мало спал в эти дни. Мне казалось, что кровь закипает в теле, вместе с соками деревьев устремляясь к какой-то неведомой пока цели. Это было предчувствие, которому я уже привык доверять, весть без слов, пришедшая из темных бездн моего сердца, оттуда, где кончались все цвета, формы, звуки. Бесшумная волна накатывала, сметая мысли, сокрушая стену моей воли. И неслись, обретая плотность и силу, по полям моего воображения образы колесниц, всадников, развевающихся знамен.

Однажды среди ночи я вскочил на своей жесткой циновке и при свете огня светильника увидел, что глаза Митры тоже открыты. Он неподвижно лежал у другого края комнаты с сосредоточенным выражением лица, словно прислушиваясь к внутренним голосам. Встретившись со мной взглядом, он сказал:

— Ну вот, мы в узоре, — потом, поморщившись, добавил, — я вижу, тебе эта весть тоже не доставила радости. У меня такое ощущение, что молния ударила с небес и расколола доспехи черепа.

Я мог только кивнуть в ответ. Голова болела нестерпимо, в душе уже зарождалась тревога — пришла весть, и мы должны откликнуться. Значит, предстоит все бросить в этой, ставшей привычной, жизни и окунуться в события, которые до этого были не больше, чем легенда.

У стен кельи я услышал мягкие шаги, и со светильником в руке к нам вошел Учитель.

— На этот раз Матхура, — сказал он, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. — Вас призывают.

* * *

Раннее утро в первозданности красок и звуков, чуть сглаженных прозрачными лоскутьями прерванных снов, щедро раскрыло прозрачные обьятья нашим трепещущим сердцам. Розовые лучи солнца, как перья в хвосте павлина, веером развернулись на восточной стороне неба. Мгла и туман синей водой стояли у подножья горы. Голоса слуг, которые привели нам коней из деревни, доносились смутно и глухо, словно из глубины.

Учитель, помогавший нам собираться в дорогу, был внешне спокоен, но только говорил больше обычного. Мне показалось, что он пытается и в эти последние минуты предостеречь нас от будущих неизбежных ошибок.

— Матхура взята штурмом… Наш ашрам, который находился неподалеку от города, уничтожен. Высокая сабха призывает дваждырожденных, не обремененных долгом перед учениками и властью, идти на помощь. В Матхуру отправится и Арджуна. Он окажет вам покровительство.

— Но как он узнает нас?

— Теперь вы — часть нашего братства, и Арджуна узнает вас так же неизбежно по вашим мыслям, как если бы вы написали на щитах свои имена. Слуги уже оседлали коней. Спускайтесь вниз. Доедете по северной дороге до границ гор, потом за перевалом найдете истоки реки. От них два дня пути до наших застав.

А вам, Учитель, ничего здесь не угрожает? — с тревогой спросили мы.

Он пожал плечами:

— Разбойники не отважатся потревожить ашрам. Местный раджа пока еще не отравлен ненавистью к мудрым. А если случится какая-нибудь беда, то я пошлю зов, и все дваждырожденные, находящиеся поблизости, поспешат на помощь.

Уже отъехав от ашрама, мы с Митрой остановили коней и обернулись. Предрассветная сизая дымка еще окутывала землю, но восход уже позолотил верхушки пальм, и гора, в недрах которой скрывался ашрам, была окрашена кроваво-красным светом, как стены крепости после яростного штурма.

Потом все мое внимание поглотила дорога. У меня почти не было опыта езды верхом, и я все не мог попасть в такт легкой рыси коня. Но постепенно мы привыкли друг к другу. Нелегкое это было путешествие. Неспешные беседы у очага, споры о будущем мира никак не подготовили меня к хлюпающей грязи под копытами, боли в ногах, более привычных к жесткой циновке, чем к крутым конским бокам. И все это время, словно эхо, звучал в нашем сознании далекий зов, стягивающий мысли дваждырожденных к единому центру — объятой пожарами Матхуре. Наше путешествие продолжалось дней пять, и все это время сигнал тревоги не давал нам покоя. А потом вдруг пришло успокоение.

Помню, что мы с Митрой тогда устроили короткий привал.

— Все, — сказал мой друг, растягиваясь на подстилке из травы, с которой недавно поднялся было, собираясь седлать коней. — Не знаю, как это называется, но для нас пора скачки миновала. И, признаться, я рад этому. Седло с непривычки заставило страдать не только твою…

Впрочем, долго нам отдыхать не пришлось. Из пелены листвы, что окружала нашу тропинку неслышно выехал всадник на могучем боевом жеребце. На боку у него висел меч в красных кожаных ножнах. Грудь и спину прикрывал бронзовый панцирь. Большего я тогда рассмотреть не успел, мысленно прикидывая, степень опасности.