Две десятины

Невдалек отъ самаго дома стоялъ снной сарай, двери его были, въ счастію, отворены, людей вблизи не было. и Гаврило зашелъ туда. Босыя ноги его сильно озябли, да и самъ онъ весь чувствовалъ необходимость обогрться, потому что на улиц стояла слякоть — шелъ не то дождь, не то снгъ, а врне — какіе-то помои лились съ неба. Весна еще не установилась. Чтобы отдохнуть и обсушиться, Гаврило закопался въ сно, воткнувъ въ него сперва ноги, потомъ туловище и оставивъ открытою только голову. Онъ ни о чемъ не думалъ. Передъ нимъ стоялъ двойной вопросъ: «дастъ или не дастъ?» Его онъ и ршалъ, причемъ мысленно хвалилъ барина, въ самыхъ ласковыхъ выраженіяхъ, если тотъ воображаемо давалъ ему, или въ самыхъ отборныхъ словахъ ругалъ, если не видлъ съ его стороны никакого снисхожденія. Конечно, это нельзя назвать размышленіемъ.

Наконецъ, Гаврило увидалъ зятя выходящимъ изъ дому и вылзъ изъ сна. Однако, всти были не утшительны. Шипикинъ далъ одну десятину. Гаврило, выслушавъ разсказъ зятя, разгорячился. «Да вдь я-жь теб говорилъ, чтобы дв десятины!» — кричалъ Гаврило. — «Да куды теб дв, ежели и одна-то теб не по сил, потому за нее ты долженъ убрать дв десятины травы, да десятину льну, ежели и одна-то теб житья не дастъ, хоть пропадай!» — кричалъ, въ свою очередь, зять. — «Да вдь мн же надо дв!» — «Ну вотъ толкуй тутъ съ нимъ… Да какъ же можно дв, когда теб и отъ одной-то, можно сказать, мученическая кончина придетъ?» — и зять, говоря это, еще разъ повторилъ варварскія условія: убрать дв десятины лугу, десятину льну и во время, мсяцъ спустя посл уборки хлба, заплатить громадную арендную плату; если же десятина льну и дв десятины травы своевременно не будутъ убраны, то хлба Гаврил не видать, какъ ушей; баринъ прямо сказалъ, что въ этомъ случа до снятой десятины онъ не подпуститъ Гаврилу на десять верстъ… «На, вотъ, смотри записку, тутъ все написано», — сказалъ зять и подалъ бумажку Гаврил.

Болотовъ былъ правъ; дйствительно, отъ такихъ условій можно было принять мученическую кончину; при этомъ Гиврило еще отдавался живьемъ въ новыя руки, въ руки зятя, отнын зять его былъ кредиторомъ. Но Гаврило упрямо стоялъ на своемъ. Взять шипикинскую десятину онъ согласился, узнавъ мсто, гд она будетъ отведена ему, помялъ въ рукахъ записку, но мысль попользоваться еще гд-нибудь десятинкой не покидала его: это желаніе даже упорне теперь засло въ немъ. Онъ простился съ зятемъ, сказавъ, что въ деревню не вернется, и попросилъ у него три копйки на хлбъ. Посл этого онъ пошелъ прямымъ путемъ къ Таракановскому барину. По дорог къ деревн, лежавшей на его пути, онъ купилъ на три копйки полкоровая хлба и принялся сть на ходу, не останавливаясь ни на мгновеніе и все ускоряя шагъ, который перешелъ въ рысь. Онъ трусилъ, грызъ коровай и думалъ. Думалъ онъ о томъ, какими неправдами еще ухватить одну десятину у Таракановскаго барина, которому онъ уже давно не показывалъ глазъ? Для него было ясно, что тотъ надругается, прогонитъ, а потомъ черезъ мирового приневолитъ къ работ за нескончаемые долги.

Вс опасенія Гаврилы сбылись въ точности. Но «управитель» на этотъ разъ сталъ ругаться, когда Гаврило поймалъ его у крыльца, и даже не взглянулъ на него, а только махнулъ рукой, что означало: «убирайся!» Ему хотлось пить чай. Гаврило, однако, не упалъ духомъ; разъ что-нибудь втемяшилось ему въ голову, никакія уже сцены не могли выбить изъ него ршенной мысли. Теперь онъ ршилъ намозолить глаза управляющему — и намозолилъ. Черезъ часъ управляющій вышелъ опять на дворъ, чтобы сдлать вечернія распоряженія, но куда онъ только ни шелъ, Гаврило слдовалъ за нимъ, не близко, а издали, на почтительномъ разстояніи. Управляющій спустился къ рк, гд строили лодку, — Гаврило за нимъ; управляющій зашелъ въ коровье стойло — Гаврило остановился близь прясла и наблюдалъ за нимъ сквозь щели. Управляющій остановится — и Гаврило также встанетъ, какъ вкопанный, и вперитъ глаза. Управляющій, ничего не видя, чувствовалъ, что за нимъ слдятъ. «Отчего онъ безъ шапки и безъ сапогъ?» — подумалъ почему-то управляющій, и ему сдлалось неловко. Онъ могъ бы прогнать этого «страннаго мужиченка», но отчего-то не длалъ этого. Напротивъ, онъ старался не оглядываться назадъ, не видть и можетъ быть, въ первый разъ не ршился прямо взглянуть въ глаза оборвышу. Все продолжая ходить по усадьб, онъ чувствовалъ, что его спину прожигаютъ два глаза, какъ зажигательныя стекла, — чрезвычайно непріятное ощущеніе! Онъ круто повернулся къ преслдователю и взглянулъ прямо въ лицо ему.

— Теб что нужно? — взволнованно спросилъ управляющій, и не то съ гнвомъ, не то со страхомъ оглядывалъ «страннаго мужиченка» безъ шапки и безъ сапогъ и забрызганнаго грязью.

— Да все насчетъ давишняго… Сдлайте милость, дайте хоть десятинку! — проговорилъ задумчиво Гаврило.

— Какъ звать?

— Меня то-есть? Да Гаврило Налимовъ, какъ же еще!

— Изъ какой деревни?

Гавридо сказалъ. Онъ говорилъ совершенно спокойно. Въ эту минуту онъ сознавалъ, что съ нимъ ничего не подлаешь и что никакія угрозы, слова и мученія ничего теперь для него не значатъ.