Две Дианы

Трудно описать раскаяние или, вернее, угрызения совести Пьера Пекуа, когда он узнал от Жана правду. Человек суровый и честный, он не мог себе простить свою ужасную ошибку. Теперь он чуть ли не умолял Мартена располагать всем, что у него было. Вполне понятно, что Мартен-Герр и без этих ненужных просьб простил и даже оправдал незадачливого оружейника.

Так что мы не должны удивляться, если увидим сейчас Мартен-Герра на некоем домашнем совете вроде того, который состоялся в канун Нового года.

Виконт д’Эксмес, собиравшийся в тот же вечер отправиться в Париж, также принимал участие в этом своеобразном совете, который был не столь тягостен, как предыдущий. Действительно, восстановление чести рода Пекуа уже не представлялось столь невозможным. Подлинный Мартен был женат, но отсюда вовсе не следовало, что был женат и его двойник. Дело было только за тем, чтобы найти виновника.

Итак, в эту минуту Пьер Пекуа был спокоен и серьезен, Жан – грустен, Бабетта – подавлена.

Габриэль молча глядел на них, а Мартен-Герр всячески старался приободрить их, сообщая весьма туманные и расплывчатые сведения о личности своего злого гения.

Пьер и Жан Пекуа только что возвратились от герцога де Гиза. Герцогу не терпелось лично поблагодарить храбрых патриотов за ту ловкость и мужество, которые они проявили при взятии города. Габриэль, выполняя его просьбу, привел их к герцогу.

Радостно возбужденный Пьер Пекуа с гордостью рассказывал Бабетте, как они представлялись:

– Да, сестрица, господин д’Эксмес выложил герцогу де Гизу все, что мы задумали в этом деле, и, конечно, польстил нам и все преувеличил. И вот тогда этот великий человек от всей души поблагодарил нас с братом и добавил, что и ему хочется в свою очередь быть нам чем-нибудь полезным… Тогда я решил… Словом, если мы найдем твоего обидчика, я попрошу герцога заставить этого типа восстановить наше доброе имя…

Он замолчал, задумавшись, а когда очнулся, с удивлением заметил, что Бабетта плачет.

– Что с тобой, сестрица?

– Как я несчастна! – захлебнулась слезами Бабетта.

– Несчастна? Да почему? Наоборот, мне сдается, все проясняется…

– Ничего там не проясняется!..

– Ну успокойся, все будет хорошо… Твой любезный еще вернется к тебе, и ты станешь его женой.

– А если я сама за него не пойду? – воскликнула Бабетта.

Габриэль заметил, как радостно вскинулся Жан Пекуа.

– Сама не пойдешь? – переспросил сбитый с толку Пьер. – Но ведь ты же его любила?

– Я любила того, кто был нежен, почтителен и, казалось, любил меня. Но того, кто обманул меня и взял себе чужое имя, я ненавижу!

– Но если бы он все-таки женился?

– Он женился бы по принуждению и дал бы мне свое имя либо от страха, либо из расчета. Нет, этого я не хочу!

Тогда Пьер Пекуа, нахмурившись, сурово заметил:

– Ты не имеешь права говорить «не хочу»!

– Пощадите меня, не выдавайте меня за того, кого вы сами считаете подлецом и трусом!

– Но тогда у твоего ребенка не будет отца!

– Ему лучше не иметь отца, который его будет ненавидеть, нежели потерять мать, которая будет его обожать. Потому что мать, выйдя за такого подлеца, умрет от стыда и горя.

– А по мне, лучше будь несчастна, нежели опозорена! – распалился Пьер. – Как старший брат и глава семьи, я хочу – слышишь? – хочу, чтоб ты вышла за него замуж, ибо только он может дать тебе имя. И я сумею принудить тебя к этому!..

– Вы принуждаете меня к смерти, брат мой, – чуть слышно прошептала Бабетта. – Хорошо, я смирюсь… такова уж моя судьба. Никто за меня не заступится.

Произнося эти слова, она не сводила глаз с Габриэля и Жана Пекуа, но оба они молчали. Наконец Жан не выдержал и разразился иронической тирадой, поглядывая то и дело на Пьера:

– Кому ж за тебя заступаться, Бабетта? Разве решение брата недостаточно умно и справедливо? Ведь он истинный мудрец и здорово разбирается в этих вещах. Он принимает близко к сердцу честь нашей семьи и во имя этого решает… Что?.. Насильно выдать тебя замуж за мерзавца! Превосходное средство! Пусть лучше ты умрешь от стыда, но зато сохранишь честь семьи. Ничего не скажешь, дельное предложение!..

Жан Пекуа говорил с таким пылом и негодованием, что поразилась даже сама Бабетта.

– Я тебя не узнаю, Жан, – удивился и Пьер. – Ты всегда спокоен и уравновешен – и вдруг так заговорил!

– Потому так и заговорил, что хорошо вижу тот тупик, в который ты по-глупому загоняешь и Бабетту, и нас.

– Да, положение действительно трудное, – согласился Пьер. – Но разве я в этом виноват? Ты возражаешь – хорошо. Тогда предложи другой выход. Есть у тебя такой?

– Есть! – глухо отозвался Жан.

– Какой? – вырвалось у Пьера и Бабетты.

Виконт д’Эксмес тоже насторожился.

– Неужели не найдется честного человека, который, все поняв и все простив, не согласился бы дать Бабетте свое имя?

Пьер недоверчиво покачал головой:

– Э, пустые слова… Для этого нужно быть либо мерзавцем, либо влюбленным.

– Я и не предлагаю мерзавца, но разве не осуществима вторая часть твоего предположения? Разве нельзя полюбить Бабетту и ради счастья и покоя в будущем забыть прошлое? Если бы так случилось, что бы ты сказал, Пьер? И ты, Бабетта?