Две Дианы

А кроме того, он втайне надеялся, что Диана, быть может, услышит о его героических делах.

XXXII. Богословие

Едва передвигая ноги от усталости, Габриэль возвращался вместе с Гаспаром де Колиньи в ратушу и вдруг услыхал, как двое прохожих упомянули имя сестры Бени. Оставив адмирала, он догнал этих людей и порывисто спросил, что слышали они об этой женщине.

– Ничего не слышали, во всяком случае, не больше, чем вы, господин капитан, – ответил один из них, оказавшийся не кем иным, как Жаном Пекуа. – Мы с товарищем как раз и удивлялись, почему ее не видно было целый день. А ведь день-то был жаркий и раненых было больше чем достаточно… Ну ничего, скоро все разъяснится – через ночь ей дежурить в лазарете, а до сих пор ночные дежурства она не пропускала. Стало быть, завтра вечером мы ее непременно увидим.

– Спасибо, друг, спасибо! – выпалил Габриэль, горячо пожимая руку изумленному Жану Пекуа.

Гаспар де Колиньи слышал этот разговор и заметил, как обрадовался Габриэль. Однако он ничего не сказал ему. Только вернувшись домой и оставшись наедине с ним в своем кабинете, он заметил с лукавой усмешкой:

– Я вижу, друг мой, вы принимаете живое участие в этой монахине, сестре Бени.

– Такое же, как Жан Пекуа, – покраснел Габриэль, – такое же, как и вы, надо думать, господин адмирал. Вы, конечно, заметили, какое благотворное влияние оказывает она на раненых.

– Ну для чего вы обманываете меня, друг мой? – грустно спросил адмирал. – Как мало вы еще меня знаете, если пытаетесь меня обмануть!

– Как? Господин адмирал… – пробормотал растерявшийся Габриэль, – кто мог вам внушить…

– …что сестра Бени – Диана де Кастро? – спросил Колиньи. – И что вы ее любите?

– Вы это знаете? – воскликнул ошеломленный Габриэль.

– Неужели не знаю! – усмехнулся адмирал. – Ведь господин коннетабль приходится мне дядей, от него ничего не скрыто при дворе. Король рассказывает все госпоже де Пуатье, а та передает все услышанное господину Монморанси. И так как со всем этим делом связаны, по-видимому, крупные интересы нашей семьи, то мне сразу же приказано было держаться настороже и поддерживать планы моей знатной родни. Я еще и дня не пробыл в Сен-Кантене, как уже ко мне явился от дяди экстренный курьер. И вы думаете, что курьер этот привез мне сведения о передвижениях противника или о военных планах коннетабля? Ничуть не бывало! Пробившись через множество опасностей, он доставил мне письмо, в котором говорилось, что в Сен-Кантенской обители скрывается под вымышленным именем герцогиня де Кастро, дочь короля, и что мне надлежит внимательно следить за всеми ее поступками. Вот и все… Затем вчера меня вызвал к южному потайному ходу шпион господина Монморанси. Я надеялся, что он мне скажет от имени дяди, чтобы я бодрился, ждал от короля новых подкреплений и что мне лучше погибнуть в проломе стены, чем сдать Сен-Кантен. Но нет, я снова ошибся! Этому человеку поручено было предупредить меня, что виконт д’Эксмес, пробравшийся на днях в город, любит госпожу де Кастро и что сближение влюбленных могло бы нанести урон великим замыслам моего дяди. А поскольку я комендант Сен-Кантена, то мой долг – во что бы то ни стало отдалить друг от друга герцогиню Диану и Габриэля д’Эксмеса и, главное, препятствовать их свиданиям, тем самым содействуя возвеличению и усилению моего рода!

Все это было сказано в тоне неприкрытой горечи. Но Габриэль понял только одно: его надеждам снова нанесен удар.

– Значит, это вы донесли на меня настоятельнице, – запальчиво крикнул он, ослепленный гневом, – и, по-видимому, намерены во исполнение предначертаний вашего дяди отнять у меня всякую возможность отыскать Диану и встретиться с нею!

– Замолчите, молодой человек! – воскликнул адмирал с непередаваемой гордостью. – Впрочем, я вас прощаю, – продолжал он спокойнее, – вас ослепляет страсть, и вы еще не знаете Гаспара де Колиньи.

В этих словах и в самом тоне адмирала было столько благородства и доброты, что все подозрения Габриэля мгновенно улетучились. Ему стало стыдно за свою невоздержанность.

– Простите! – сказал он, протягивая руку Гаспару. – Как мог я подумать, что вы причастны к подобного рода интригам! Еще раз простите меня, господин адмирал!

– В добрый час, Габриэль, – ответил Колиньи. – Я действительно держусь в стороне от таких махинаций, я презираю и сами эти махинации, и тех, кто их затевает. Я вижу в них не славу, а позор нашей семьи. Я стыжусь их! Все это требует строгости к самому себе и справедливости к другим.

– Да, я знаю, что вы человек чести, адмирал, – сказал Габриэль, – и горько раскаиваюсь, что на какое-то мгновение мог принять вас за одного из ненавистных мне бесчестных и бессовестных придворных.

– Увы, – отозвался Колиньи, – эти низкие честолюбцы, эти несчастные, слепые паписты скорее достойны жалости. Впрочем, я забываю, что говорю не с одним из моих братьев по вере. Но все равно, вы достойны быть и рано или поздно будете нашим, Габриэль. Да, неравная борьба, в которой ваша любовь разобьется об интриги растленного двора, в конце концов приведет вас в наши ряды.