– Может, и так… – отозвался Габриэль. – Это-то меня и терзает! Поймите, Кастельно, в жизни создаются положения небывалые и ужасные. Ведь я не мог по-настоящему открыться, я связан был рыцарским словом…
– Тогда вам действительно подобало молчать. Я на вашем месте поступил бы так же. Это я, безумец, не сумел вас понять, не догадался, что такой воин, как вы, не стал бы нас уводить от боя без достаточных причин… Но свою ошибку я искуплю, я иду на смерть!
– И я с вами на смерть! – с полным спокойствием произнес Габриэль.
– Вы? Но почему? – воскликнул Кастельно.
– Почему? – переспросил Габриэль. – Да потому, что мне опостылела жизнь, мне стала омерзительна та двойная игра, которую я веду. Но я пойду в бой без оружия, я не буду убивать, но дам убить себя.
– Нет, останьтесь! Я не могу обрекать вас на гибель!
– Э, ведь вы уже обрекли меня вместе с теми, кто укрылся в этом замке. Моя жизнь бесполезней, чем их жизнь.
– Могу ли я поступить иначе, если во имя славы партии обрекаю их на жертву?
– Но разве ваш долг начальника, – перебил его Габриэль, – не в том, чтобы прежде всего спасти людей, которые вам доверены? Погибнуть вместе с ними вы всегда успеете, если спасение несовместимо с честью.
– Так что же вы теперь мне советуете?
– Попробуйте мирно договориться. Если вы будете сопротивляться, вам не избежать разгрома и избиения. Если же вы уступите необходимости, то никто не сможет вас покарать за неисполненное намерение. За намерения не судят и уж никак не карают. Если вы разоружитесь, вы тем самым обезоружите вашего противника.
– Ужасно жаль, что я не послушался вашего первого совета… Но и сейчас я все же колеблюсь… Я не привык отступать.
– Отступает тот, кто продвинулся, – возразил Габриэль. – Из чего это явствует, что вы восстали? Для того чтобы стать преступником, вам нужно сперва обнажить шпагу… Кстати, не могу ли я принести вам пользу? Я не сумел вас спасти вчера, не попытаться ли мне спасти вас сегодня?
– А что вы намерены сделать? – изумился Кастельно.
– Только то, что достойно вас, можете быть спокойны. Я отправлюсь к герцогу Немуру и объявлю ему, что никакого сопротивления не будет, что ворота ему откроют и что вы сдадитесь ему на честное слово. Но надо будет заручиться и его обещанием, что он не будет чинить никакого насилия и что вы сможете лично вручить королю свои просьбы, после чего вам вернут свободу.
– А если он откажет?
– Тогда вина будет уж на его стороне, и пусть ответственность за пролитую кровь падет на его голову.
– Как, по-вашему, – спросил Кастельно, – если бы Ла Реноди был на моем месте, согласился бы он на ваше предложение?
– Всякий рассудительный человек согласился бы на это! – ответил Габриэль.
– Тогда идите!
– Хорошо! – воскликнул Габриэль. – Я надеюсь, что с божьей помощью мне удастся сохранить столько достойных и благородных жизней!
И он бегом спустился вниз, велел открыть ворота и с белым флагом в руке приблизился к герцогу Немуру, который, верхом на коне, окруженный своими солдатами, ждал, что будет – война или мир.
– Я не знаю, узнаёт ли меня ваша светлость, – обратился к нему Габриэль, – я граф де Монтгомери.
– Да, господин де Монтгомери, я узнаю вас, – ответил Иаков Савойский. – Герцог де Гиз предупредил меня, что вы здесь находитесь с его ведома, и просил обращаться с вами по-дружески.
– Такая оговорка могла бы меня очернить в глазах моих несчастных друзей! – горестно покачал головой Габриэль. – Но, как бы то ни было, ваша светлость, я осмелюсь просить вас поговорить со мной наедине.
– Я слушаю вас.
Кастельно, с тревогой следивший из решетчатого окна замка за встречей герцога с Габриэлем, увидел, что они отошли в сторону и о чем-то оживленно беседуют. Потом Иаков Савойский потребовал письменные принадлежности, положил лист бумаги на барабан, быстро набросал несколько строк и передал этот лист Габриэлю. Было видно, что Габриэль горячо благодарит герцога.
Значит, можно было надеяться. Габриэль стремительно бросился обратно в замок и минуту спустя, не говоря ни слова, не успев даже отдышаться, протянул Кастельно следующий документ: