Две Дианы

– Ни шага дальше и ни слова, господин виконт! Я знаю теперь, в качестве кого и с какими намерениями вы желали повидаться с госпожой де Кастро. Не надейтесь же, сударь, что я впредь буду содействовать начинаниям, вероятно, недостойным дворянина. Я не только не желаю с вами разговаривать, но, воспользовавшись своею властью, лишу Диану всякой возможности и всякого предлога видеть вас…

Не глядя на остолбеневшего от изумления Габриэля, настоятельница холодно кивнула ему и удалилась, не дожидаясь его ответа.

– Что это значит? – спросил озадаченно молодой человек своего мнимого оруженосца.

– Я так же недоумеваю, как и вы, монсеньор, – ответил якобы в растерянности обрадованный Арно. – По правде говоря, мать настоятельница встретила меня не очень-то любезно и тут же объявила, будто бы ей известны все ваши намерения и что она будет всячески противиться их осуществлению… И добавила еще, что госпожа Диана вас больше не любит, если только вообще когда-нибудь любила…

– Диана меня больше не любит? – побледнел Габриэль. – Но, может, это и к лучшему… Тем не менее я хочу увидать ее, хочу доказать ей, что я-то люблю ее по-прежнему и ни в чем перед нею не виновен. Ты непременно поможешь мне, Мартен, добиться этой последней нашей встречи. Я почерпну в ней мужество, необходимое для предстоящей борьбы.

– Вы же знаете, монсеньор, – смиренно ответил Арно, – что я преданное орудие вашей воли и приложу все усилия, чтобы устроить это свидание.

И хитрый мерзавец, посмеиваясь про себя, проводил обратно в ратушу огорченного Габриэля.

Вечером, после объезда укреплений, мнимый Мартен-Герр очутился наконец один в своей комнате. Тогда он достал из-за пазухи какую-то бумагу и принялся читать ее с чувством глубокого удовлетворения. Это был:

«Счет Арно дю Тиля господину коннетаблю де Монморанси со дня их непредвиденной разлуки (в каковой вошли услуги как общественные, так и личные).

За то, что, пребывая в плену и будучи приведен к Филиберу-Эммануилу, посоветовал названному полководцу отпустить коннетабля без выкупа, в пользу чего выдвинул достойный довод, будто монсеньор почти не опасен для испанцев своей шпагой, но зато весьма полезен им как советник короля, – 50 экю.

За то, что, хитростью вырвавшись из плена, сберег тем самым господину коннетаблю расходы по выкупу столь верного и ценного слуги, на которые господин коннетабль, несомненно, поскупился бы, – 100 экю.

За то, что искусно провел по незнакомым тропам отряд, который господин виконт д’Эксмес вел в Сен-Кантен на помощь господину адмиралу Колиньи, возлюбленному племяннику господина коннетабля, – 20 ливров…»

В счете был еще целый ряд таких же бесстыдно жадных пунктов, что и вышеприведенные. Шпион, поглаживая бороду, перечитывал их. Прочитав написанное, он взялся за перо и прибавил к перечню:

«За то, что под именем Мартен-Герра поступил на службу к виконту д’Эксмесу, вывел оного как любовника госпожи де Кастро перед настоятельницей бенедиктинок и тем самым надолго разлучил этих двух влюбленных, что вполне соответствует интересам господина коннетабля, – 200 экю».

«Это, право же, недорого, – подумал Арно, – и благодаря этой статье пройдут и другие. В итоге получается кругленькая сумма. Дело близится к тысяче ливров, и при некоторой изобретательности мы доведем ее до двух тысяч. А тогда, ей-богу, удалюсь от дел, женюсь, буду воспитывать детишек, заделаюсь членом приходского совета где-нибудь в провинции. Так осуществится мечта всей моей жизни».

С такими добродетельными намерениями Арно улегся на постель и моментально заснул.

На другой день Габриэль опять послал его искать Диану, и нетрудно догадаться, как исполнил он это поручение. Но около десяти утра неприятель пошел на яростный приступ, и пришлось бежать на валы. Габриэль, по своему обыкновению, показал там чудеса храбрости и вел себя так, словно был о двух головах. И в самом деле: ему надо было спасти две головы.