Две канистры бензина

Дерил не прекращал целовать, жарко и грубо, прикусывая губы, отрываясь для того, чтоб укусить шею, мочку уха, и Эви совершенно неожиданно для себя ощутила что-то непонятное, какую-то странную дрожь, пробежавшую от того места, где он дотрагивался до нее губами, по всему телу, до низа живота.

Она задохнулась от этого невероятного ощущения, что закрутило невидимую пружину в паху.

Эви неосознанно двинула бедрами навстречу наглым пальцам, уже отогнувшим трусики и скользнувшим внутрь. В нее.

И нашедшим, вместо обычной сухости, жаркую влажность.

Она почувствовала, как Дерил внезапно притормозил, шумно выдохнул, впился в ее смятенное лицо испытующим бешеным взглядом.

На секунду. Которая стала затишьем. Перед ураганом.

Потому что дальше Эви уже не могла нормально воспринимать действительность. Ее словно стихия подхватила, бросило ветром в такую бездну эмоций и ощущений, что потом она не могла даже подробностей вспомнить.

Только стоп-кадры.

Вот Дерил резко поднимает ее под ягодицы, дёргает многострадальные трусы, сдирая их с тела.

Вот Эви изгибается в талии так, будто переломится сейчас, ощутив первый жесткий толчок в себе.

В этом положении он чувствуется совсем по-другому. Больше. Жестче. Больнее.

Но это другая боль. Она сладкая. Она наполняет тело с каждым толчком мужчины внутри нее такими волнами мучительных спазмов, что невозможно молчать.

И Эви стонет, стонет безудержно и жалобно. И ее голос, звучащий совсем по-другому, не так, как обычно, похоже, распаляет и без того невозможно заведенного мужчину до безумия, заставляя отвечать на каждый стон новым сильным движением, заставляя беспорядочно и жадно зацеловывать все участки кожи, до которых можно дотянуться, заставляя терять контроль до такой степени, что синяки и засосы расцветают практически моментально.

Эви в цепляется в отросшие на затылке волосы, изгибается, стремясь стать еще ближе, прижимается еще теснее, чтоб ни миллиметра между ними, сама ловит его сухие губы, его сбитое дыхание, его горячий взгляд, сама двигается, уловив единый ритм, сама шепчет что-то неразборчиво и сбито, но однозначно поощряюще.

И в бездну финального безумия тоже падает первая, увлекая своего любовника за собой, содрогаясь, сжимая бедра вокруг его талии так сильно, что они горят и ноют от напряжения уже сейчас, и как будут болеть мышцы, непривычные к такой нагрузке завтра, даже не думается.

Потому что в это мгновение нет для неё завтра. Есть только сейчас. Здесь.

Есть она, совершенно обезумевшая от произошедшего.

Есть мужчина, ее мучитель, купивший ее тело за две канистры бензина.

И есть нечто, что случилось с ними сейчас.

С ней.

Что это? Что?

Эви не заметила, что произнесла эти вопросы вслух.

И вздрогнула, когда Дерил, все еще прижимающий ее к стене, засмеялся тихо и довольно, проводя языком по ее шее медленно и заводяще, слизывая выступивший пот с кожи:

— Это называется оргазм, козочка.

5

Мерл всегда говорил, что трахать надо так, чтоб баба визжала под тобой от удовольствия. И хвастался, скот, что у него ни одной не было, чтоб ушла неудовлетворенной.

Дерилу всегда было глубоко похер на чувства тех, кто ему попадался в постели. Учитывая, что попадались ему исключительно шлюхи, которые, даже если и не кончали, бабло отрабатывали все-таки, ничего другого он и не хотел.

Хотя Мерл утверждал, что самый кайф в сексе — это когда баба сама хочет, сама течет, и кончает. Тогда, типа, совершенно другие ощущения.

Дерилу нахер не нужны были другие ощущения. Его вполне устраивали те, что есть. Секс — это, конечно, круто, особенно частый, постоянный и разнообразный. Но на этом все.

С девчонкой, так удачно приобретенной за две канистры бензина, секс ему нравился. Даже очень нравился. Особенно кайфово было то, что до него никто ее не трахал. Может, именно поэтому она была такая узкая, такая сладкая, такая заводящая.

Дураком Дерил не был, понимал, что ей не особо нравится, но, бля, пусть привыкает!

Сама согласилась!

Тем более, что в остальных вопросах от нее никакого толку.

Готовить она не умела, плиты боялась, на него смотрела волчонком. И все равно заводила!

А может, то, что таскала его футболку, висящую на ее тонкой фигурке мешком, мелькая голыми ногами и плечами, так действовало?

Дерил не понимал своей реакции, не понимал, как можно постоянно хотеть бабу, чувствовал, что происходит что-то не то, и жутко от этого бесился.

В тот злополучный день он, страшно заебанный неудачной поездкой в соседний городок за запасом медикаментов, вернулся раньше, чем предполагал.

Открыл дверь и поначалу решил, что в дом пробрался мертвец и сдох там второй раз. Или, может, пара мертвецов, и устроили оргию прямо на кухне.

А нет!

Это его девочка пожрать приготовила!

Душевненько так!

Смачно.

* * *

Голодный и злой, он сорвался и наорал на нее. Глядел в эти испуганные огромные глазищи, не сдерживаясь, обшаривал жадным взглядом голые ножки с худыми коленками, чувствовал, как член, несмотря на усталость, уже очень даже готов, и дико бесился от этого гребаного коктейля!

Ну а когда получил поварешкой в лоб, вообще мозги отключились.