Две королевы

Ничего не ускользало от глаз Боны, у которой повсюду были свои шпионы, поэтому знала о каждом шаге сына, о каждом слове сына. Дудич был пересажен со двора старого короля к молодому пану, чтобы и он доносил о нём. Это распоряжение им было довольно неловким, но Бона не понимала, что ей кто-нибудь мог бы сопротивляться… впрочем, Дземма после королевича была для Дудича ещё более дорогим сокровищем.

Комнаты молодого короля соединялись с ближайшими коридорами и комнатами королевы и её фрейлин. Дорога к Дземме была лёгкой и он мог не опасаться, что встретит незнакомца.

Сигизмунд Август жил здесь всегда в ожидании какой-нибудь перемены, потому что ему обещали выслать его в Литву, жил, словно в лагере; но до этого времени он должен был собрать около себя всё, что делало жизнь сносной.

Он любил всё красивое, поэтому покои были полны даров королевы и приобретений разного рода, интересных и отличающихся артистичным выполнением. Доспехи, которых он никогда почти не надевал, старательно тут сохранённые, были шедевром оружейника и золотых дел мастера. Шишаки, нагрудники, инкрустированные золотом, тысячами дукатов оплачивали для него.

Кроме того, собрание колец, гемм, медальонов, маленьких статуй представляло уже маленькую сокровищницу, которую молодой король страстно старался увеличить всё новыми приобритениями. Всё, что там находилось, должно было отличаться чем-то необычным. От кованых и золочёных шишаков до мечей, резными рукоятьями которых можно было восхищаться, как игрушкой, до ковров и конских попон всё сверкало по-настоящему королевской роскошью.

Закрытые шкатулки, шкафы с замками, резные сундуки из дерева, на столах завершали эту коллекцию, которой король привык забавляться и хвалиться ею перед близкими. В спальне и комнате рядом с ней столы были завалены книгами, спрятанными так, чтобы не каждый мог просматривать и знать, что читал королевич. Сюда не каждый имел доступ. Книги, привезённые из-за границы, в замечательных, хотя простых обложках из шкуры кабана, скапливались у спальни. Их содержание удивило бы любопытного исследователя, было таким чрезвычайно разнообразным.

Начиная с поэзии до теологических диспутов, до исторических исследований, было там всё, что в тогдашнее время занимало свет. Строго-настрого запрещённые сочинения немецких реформаторов, рассуждения Мелахтона, Роттердамского, Лютера рядом с пылкими политическими трактатами защитников католицизма. По закладкам и знакам даже видно было, что первые из них были внимательней читаемы.

Рядом с этим можно было найти итальянские, латинские поэты, книги об искусстве, описания стран, история государств, даже разговоры о волшебстве.

Сигизмунд читал всё или по крайней мере перелистывал так, чтобы чуждым ему ничего не было.

На дворе мало чувствовалось это течение полемичных идей, которые вели за собой борьбу за свободу совести.

Именно в эти годы царило какое-то внешнее затишье. Гамрат установил инквизицию. Сожгли старушку Мальхерову, многим духовным лицам пригрозили… тревога вызвала молчание. Но под этой тишиной легко было догадаться о проникающих тайно течениях, которые были тем более опасны, что меньше попадали в поле зрения.

Сигизмунд Старый был набожный, не будучи слишком ревностным; Бона молилась и обходилась с духовенством итальянским способом, прислуживаясь им и платя ему за это, но требуя послушания. С Римом она предпочитала быть в хороших отношениях, но чрезмерно его не уважала, а когда там не могла ввести, что хотела, бранилась и гневно вздрагивала.

Под таким влияниям воспитывался Сигизмунд Август, в делах религиозных скорее равнодушный и холодный, чем ревностный.

Только реформаторское движение в Германии, которое, как волна, билось о границы Польши и пробиралось сюда под самыми разнообразными фигурами, пробудило в молодом короле заинтересованность этой полемикой, которая его забавляла.

Лисманин, которого мы видели у королевы, хитрый итальянец, сидевший на двух стульях, а тайно благоприятствующий реформатам, приходил, осторожно изучая состояние ума короля, постепенно осваивая его с готовящимся великим переворотом в церкви.

Но, хотя молодой и энергичный, король так был в себе замкнут и осторожен, что никогда не показывал собеседнику, куда склонялись его симпатии.

Подобно тому, как интересовался этой пылкой теологией, Август охотно занимался музыкой, слушая её с удовольствием. Наконец была у него ещё расположенность к красивым лошадям, на которых садился не часто, но хотел, чтобы они у него были, и уже тогда он думал об их разведении и стадах.

Таким, каким был в то время молодой государь, можно было считать его многообещающим для будущего. Не по возрасту серьёзный, внимательный к каждому шагу, не поражающий никакими выходками, образованный, он обещал стать замечательным монархом.

Шляхта и польские паны предпочли бы, может, видеть его иным, более открытым, более рыцарского духа, менее осторожным итальянцем, но не могли отказать ему в зрелости не по возрасту и такте.