Две коровы и фургон дури

Местечко было еще то. Липкий ковролин под ногами, липкие столы, пепельницы, полные окурков, музыкальный автомат сломан, у стены валяется старый облезлый пес, по виду какой-то больной. Я залпом выпил пиво, глотнул – виски обожгло мне нёбо, я закашлялся. И вспомнил слова Поллока, что самому защищать себя – плохая идея. Когда нёбо попривыкло, я сделал еще глоток и подумал, что Поллок ошибается на все сто. Наоборот, единственная защита, что есть у меня, – это как раз я сам, унаследовавший дар от мамы и сделавший его своим даром! Я – тот, кто нашел повешенного на дереве, тот, кто жил в трейлере и видел зайцев во сне, у кого на глазах чужой человек напоролся на вилы. Я – тот, у кого есть друг и подруга, сестра, мать, отец и работа.

Нет, виски не помогло мне выпустить ярость наружу. Скорее оно отвело ее в сторону, погладило по щеке, пошептало на ушко и велело на время затихнуть. Оно напело моей ярости песенку, что-то из классики, и на время внутри меня воцарилась тишина. Я не сразу проглотил остатки виски, сначала покрутил их во рту, и мне показалось, что я ощутил на языке вкус моря, утреннего тумана, слез и соли. Я попрощался с барменом и вышел на улицу с чувством облегчения, а может быть, и освобождения.

До больницы было рукой подать, но я шел медленно, нога за ногу, стараясь не думать ни о чем, чтобы дать виски раствориться в крови, а гневу – утихнуть. В коридоре я увидел знакомую медсестру и по ее радостному лицу понял, что что-то произошло. Она отвела меня в сторону, усадила на стул и сказала:

– Саманта вышла из комы сегодня утром.

– Правда? Она в сознании?

– Да.

– И как она сейчас?

– Сложно сказать. К вечеру будем знать больше.

– А можно ее повидать?

– Конечно! Она спрашивала о тебе.

И я пошел за сестрой в палату к Сэм, сел рядом и взял ее за руку. Она спала, обнимая своего медвежонка, но спустя полчаса пошевелилась, повернула голову и открыла глаза. Сначала она смотрела на меня не узнавая, как будто не понимала, кто я такой и как тут очутился, но вдруг в ее глазах вспыхнуло узнавание, и она сказала:

– Эллиот! Это ты?

– Привет! – сказал я.

– Знаешь, а я в больнице.

– Знаю.

– Я спала.

– Ara. Всего пару дней. Я приходил навещать тебя. И твои родители тоже приходили. Медсестра заставила меня разговаривать с тобой.

– Правда? А о чем ты разговаривал?

– О всякой ерунде.

Сэм улыбнулась:

– Мне снился сон.

– О чем?

– О собаках.

– Господи, неужели о собаках?

– Да.

– Хороший?

– Да, очень. Наверное, я от него и поправилась.

– А что случилось с теми собаками?

– Надеюсь, ничего плохого. Мы с ними дружили. Они кормили меня печеньем и учили танцевать собачий вальс.

Я сжал ее руку:

– Ну, теперь ты пойдешь на поправку.

– Да.

И мы стали болтать о приятных вещах: как они с Роз откроют пекарню в Ашбритле, и кто лучше, кошки или собаки, и какие фильмы мы хотим посмотреть вместе, и какие ей нравятся цвета, и как мы проведем воскресенье, когда ее выпишут из больницы. А потом Сэм уснула, а я купил билет на автобус до Веллингтона, позвонил отцу и попросил его забрать меня с ратушной площади. Я выпил еще пинту пива в баре и вдруг понял, что за этот день страшно устал. Сил у меня ни на что не осталось, только сидеть в баре, растворяясь в пиве, да слушать неторопливые разговоры людей, пришедших сюда провести пару приятных часов.

Глава 25

Мама лежала в постели и выглядела так, будто неделю ничего не ела. Щеки у нее ввалились, глаза были мутные, волосы грязные и растрепанные. Когда она увидела меня, то глубоко, судорожно вздохнула и улыбнулась вымученной улыбкой.

– Малыш… – Она похлопала по одеялу рядом с собой, приглашая меня сесть. – Я боялась, что ты умираешь.

Я сел на постель рядом с ней и сказал:

– Глупости. Я не собирался умирать. Ни одной минуты не собирался.

Но она протянула руку и пощупала мне голову. На голове у меня была здоровенная шишка, волосы перепачканы засохшей кровью.

– А это что?

– Меня ударили.

– Кто ударил? Спайк?

– Нет. Один чувак, когда запихивал меня в свой фургон.

– А зачем он это сделал?

– Наверное, потому, что я ему не очень нравился.

– Не понимаю. Как ты можешь не нравиться кому-то, кто тебя совсем не знает? В этом нет никакого смысла. Ты хороший мальчик.

– Мама, это долгая история.

– Понимаю.

– Я бы не хотел рассказывать ее тебе сейчас.

Мама повернулась и пристально посмотрела мне в глаза:

– Тебе придется мне все рассказать. Я не могу жить в неведении. Я от этого болею. Вам с отцом кажется, что я сильна как бык, но на самом деле это не так. Я многое вижу, многое понимаю, но не больше… В остальном я как все…

– Обещаю, что все тебе расскажу, но не сейчас, хорошо? – Я спустился вниз, чтобы сделать ей чашку чая.

Я провел ночь в своей старой комнате, а утром встал пораньше и отправился на ферму. Женщина, которую мистер Эванс нанял в мое отсутствие, доила коров. Я спросил, как ей наши коровки.

– Наитишайшие, – сказала она с улыбкой и похлопала одну из буренок по крупу, потом открыла стойло, чтобы выпустить ее наружу. – Никаких проблем с ними нет.

– Да, мы стараемся их не огорчать, – сказал я и пошел к хозяйскому дому.