Две коровы и фургон дури

Моя сестра Грейс в то время училась в колледже в Тонтоне, на кулинара, что ли. Что-то в этом роде. Вообще-то в основном она жила в городе, но, когда приезжала домой на каникулы, так и норовила испробовать на нас новые рецепты: то говядину в пиве со сливами приготовит, то цыпленка с сушеными абрикосами, а то свинину с орехами. Я как-то раз спросил, чего она возится так долго — неужели мы курицу без абрикосов не схаваем, — но она язвительно заметила, что, если мне не нравится ее стряпня, в следующий раз она меня за стол не пригласит. Я и заткнулся. Наша Грейс вообще на язык остра, скажет, как отрежет. Это она в отца пошла.

И вот, через неделю после того, как меня прогнали со свиной фермы, я сидел в своей комнате, слушал радио, гладил нашу кошку сначала по шерсти, а затем против и рассматривал поля и деревья за окном. Нашу кошку зовут Золушка, между прочим, очень нервная кошатина, но сидеть у меня на коленях ей всегда нравилось. Мне тогда стукнул двадцать первый год, а впрочем, это не важно. Мне могло быть и двадцать четыре. Или девятнадцать, никакой разницы. Все равно то, что случилось, случилось бы. В тот вечер отец вернулся с работы и сказал мне, что мистер Эванс ищет себе помощника. Его молочная ферма находилась в паре миль от маленькой деревни Стоули, что стоит на холме над узкой речкой.

— Мистеру Эвансу нужен разнорабочий, — сказал отец. — На тракторе поработать, корову подоить. Ты доить-то умеешь?

— А то сам не знаешь! — сказал я.

— Ну тогда сходи к нему, поговори. Да поторопись, а то он возьмет кого-нибудь другого.

Папаша у меня умеет донести до слушателей очевидные факты. У мамы-то лучше выходит то, что не так очевидно. Триста лет назад ее бы точно сожгли на костре, но сначала выволокли бы из дома, обвинив в неурожае капусты, испытали на центральной площади и признали виновной во всех бедствиях, что случились во всем приходе. Даже сейчас некоторые соседки при виде мамы или нашей кошки переходят на другую сторону дороги. Ну и черт с ними, мою мать с детства обучала этому делу ее мать, моя бабка, а ее — моя прабабка, и так до бесконечности, история теряется в глубине веков. Когда я говорю «этому делу», я имею в виду те тайные знаки, что природа показывает нам ежедневно; в стародавние-то времена все люди умели их распознавать, а нынче позабыли. А еще у мамы иногда бывают предчувствия: это когда она точно знает, что произойдет. Ну, типа интуиции или ясновидения. Моя мама умеет немного колдовать, только она называет это дело ворожбой. Когда-то мама сказала, что и на мне тоже лежат древние знаки и что у меня с рождения дар, только я сам его до поры не знаю. Она то и дело намекает мне на подоплеку своей ворожбы — то на какую-нибудь старую легенду, то на еще какой смысл. И хотя мама не объяснила, зачем она купила телячье сердце, пронзила его терновыми шипами и спрятала в дымоходе, но накануне того дня, как я собрался идти к мистеру Эвансу, она сказала так:

— Положи-ка себе в ботинки яблочные зернышки.

Идея зернышек состояла в том, что от потных ног они должны прорасти, а их ростки будут значить, что и моя жизнь пойдет в рост и всякое мое желание исполнится. Я так и сделал — набил ботинки семечками — и потащился к мистеру Эвансу.

Это оказался щуплый старик: вялый рот, глаза водянистые, как болото, зубы мелкие, а говорил он медленно, с трудом выговаривая слова. Отец мне рассказал, что у мистера Эванса недавно случился удар, поэтому он и ищет себе помощника, только мне это было без разницы. Мне просто нужна была работа. Так вот, его ферма занимала восемьдесят пять акров земли — в основном пастбища, где паслись его коровы-фризы и пара дюжин овец, а еще там была небольшая роща, несколько дряхлых сараев и длинный, низкий дом с маленькими окнами и камином в каждой комнате. Мистер Эванс жил в доме один; после того как он перечислил мои обязанности, он указал на трейлер, что стоял в углу двора, и сказал:

— Можешь жить там, если хочешь. Места немного, но есть кровать и газовая плитка.

— Спасибо.

— Если тебе работа подходит.

— А можно взглянуть на трейлер?

— Можно.

Я отпер дверь и заглянул внутрь. Там действительно было тесно, пахло мокрым деревом и гнилыми яблоками. Окна грязные, на полу — слой дохлых мух.

В углу, на месте сортира, стоял мешок старой картошки, давший течь по краям. Но я вдруг вспомнил про Рождество и как мне в шесть лет подарили губную гармошку. Я так дунул в нее тогда, что на всю жизнь вызвал у нашей кошки отвращение к музыке.

— Мне нужна помощь круглые сутки, — продолжал мистер Эванс.

Он разговаривал тихо, со старомодной вежливостью, но я знал, что он очень требовательный хозяин. Ему нравилось, когда все делалось так, как он велит, как делал его отец, а до отца — дед.

Я пару минут поразмышлял, мне неохота было возвращаться домой, поэтому я сказал:

— Да, мне это подходит.

А он сказал:

— Хорошо. Можешь начать завтра.