Две Москвы. Метафизика столицы

Так на театре, в представлении какой-нибудь «Хованщины» – вот где поистине вокзал, «вокальный зал», как и хотел русский язык! – вращающийся задник декорации с силой условности, равняющейся силе обобщения, переменяет образы пространства, поворачиваясь к зрителю то передом, то боком, то другим, деля на части ход событий.

Теперь возможно утверждение, что Кремль в модели Ярославского вокзала трактуется как храм, корабль и крепость; общее слово здесь ковчег.

Отступление о модерне

Развитие архитектуры от Тона к Шехтелю и есть движение от плоскости к объемности. И от академической копирки к искусству намекания прообраза (концепция Евгении Кириченко). Прообраза, укрытого, как церковь «кораблем» на Ярославском.

Чтобы модерн мог выбраться на свет из бесконечных тупиков академической эклектики, архитектуру захватили живописец, график, театральный декоратор: Васнецов, Поленов, Врубель, Малютин, Шехтель… Награда этого захвата – Ярославский вокзал. Желая знать причину его русскости, бессмысленно разглядывать детали.

Но внутрь архитектуры, завоеванной художниками, должен был родиться новый архитектор. Он родился (потому так краток век модерна) и сначала описал приемы новизны, включил их в каталог, раздал ученикам. Тем уравнял с приемами былых эпох. Сознал, что прежние не хуже были. Вот зодчий позднего модерна, Щусев например.

Вокзал-город

Путь зодчества от Шехтеля до Щусева есть возвращение копирки с удержанием объемности. Как между Николаевским и Ярославским лежит дистанция архитектурной революции, так от последнего к Рязанскому – дистанция реакции. Реакция, однако, не возврат, поскольку революция умеет навязать свое наследство. Архитектурно Три вокзала суть тезис, антитезис, синтез.

А.В. Щусев. Проект Казанского вокзала. Перспектива. 1914. Частное собрание

Вот щусевский вокзал, по-русски полномерный, сложносоставной и весь во власти множественного числа: палаты, кровли, башни, входы, окна… Но русскость целого не исчезает в рассмотрении частей. Уже не столько дом-город, сколько образ дома-города – новая сложность, новая степень остранения.

Триада

Время сказать, что Три вокзала воплощают архетип центральной европейской площади: собор, дворец (вариант: ратуша) и фронт приватных представительных фасадов.

На Казанском есть подсказка этой мысли – башенка часов, взятая из Венеции, от площади Сан-Марко, знак фронта городских домов, стоящих против храма и дворца.

Но что там западная площадь! Три вокзала – русская триада: православие, самодержавие, народность.

На площадь вышли Николай и граф Уваров. Ведь это Николай назначил полю переезжему, мокрому месту наполняться смыслом.

Вся философия тут с нашей каланчи, да наша каланча не ниже прочих.

Часть IV Поворот сцены

Щусев

Полагать, что зодчие вокзалов воплотили средокрестие Москвы совсем уж бессознательно, значит превозносить идею города, но принижать людей, способных проявлять ее.

О Боровицкой площади думал по крайней мере Щусев, строя башню Казанского вокзала. Щусев, которому досталось закончить Каланчевку как ансамбль. И было бы нечестно не увидеть Каланчевку взглядом Щусева.

Казанский вокзал.

Фото середины XX века

Чтобы увидеть, надо перейти из центра в угол площади и встать у виадука, близ пирамидальной башни Казанского вокзала. Тогда на дальнем плане из его объемов выступит вперед другая башня – круглая, приземистая, с плоским верхом под короной, соединенная с массивом основного здания мостом, от центра площади не видимым. Точнее, теплым переходом над проездом во внутренний вокзальный двор. Мост уточняет адрес прототипа: Кремль, его Кутафья башня.

Теперь пирамидальная, большая башня означает Боровицкую, поскольку весь фасад вокзала уподобляется неглименской стене Кремля в острейшем ракурсе от устья и моста. И не Москва-река уже, а нижняя Неглинная, ее долина видится теперь между вокзалами.

Как мастер сцены, Щусев поворачивает Каланчевку, делая ее моделью обеих ситуаций грунтового начала города: трехдольной москворецкой – и неглименской двудольной.

Образы Занеглименья

Высотка «Ленинградская» в модельных поворотах Каланчевки остается неподвижной, замыкая обе мысленные перспективы. Так замыкает перспективы сразу двух речных долин, неглименской и москворецкой, храм Христа Спасителя. Так замыкал бы их Дворец Советов. С Кремлем на роли правой, левой ли кулисы.

И Николаевский вокзал при повороте не уходит с места, если это место Ваганьковского государева двора, Пашкова дома. Он, его башня – неподвижный стержень совершаемого разворота площади. Но весь неглименский фасад Арбата моделируется в этом развороте двумя из трех вокзалов, Николаевским и Ярославским.

Гостиница «Ленинградская» в перспективе площади. Фото 1970-х