Две недели (СИ)

— Не нам, он убойникам попался. Богдан его по одному убийству вел, ну, ты же понимаешь, на бомжа все списать милое дело, потом, матерясь, отпустил на основании неопровержимых улик. В общем, Семен Семенович, по совместительству, умеет пробираться в чужие дома и жить там так, что хозяева, когда возвращаются, ничего такого не замечают. Забыла, как это по научному называется… ммм… сквотеры, кажется. Богдан поговорил с кем надо, вспомнил о давнем знакомом, и вот он здесь.

— Просто роман какой-то, — пробормотал Игорь. — Так он точно не сущность?

— Нет, конечно, — засмеялась Даня. — Ты сам подумай, будь он сущностью, как бы смог войти в дом без приглашения? Он тот самый нанятый простой смертный, о котором ты говорил.

Тут в кабинет вернулся Богданов, ведя за плечи Семена Семеновича.

— Говорю же, вы просто вспомните того человека и все. Много пить не надо. Тем более, что скоро врач приедет, вон, Даня вызвала. Данек, когда Розенталь явится?

Ойкнув, Даня сообразила, что за всеми разговорами о вызове врача не позаботилась и быстро выкрутилась.

— Ты же не сказал, на какое время. Вдруг вы допить не успеете?

— Ты что, вчера родилась? Это не мы ему нужны, а он нам, — вспылил Богданов, — когда сможет приехать, тогда и пить начнем. Давай, отрабатывай жалованье.

Поскольку свободное время у Ярослава Викторовича обещало быть через сорок минут или завтра около часа, пить пришлось оперативно.

— Я право не знаю, — вздохнул Семен Семенович, подозрительно глядя на стакан с водкой, и нервно потирая руки. — Не уважаю я это дело.

— Ради предотвращения убийств, — напомнил Богданов.

— Убийств… тогда конечно стоит. Александр Сергеевич, — интеллигентный бомж подозрительно посмотрел на честного полицейского, — а вы меня точно домой не отдадите?

— Врать не стану, — признался Богданов, — будь сейчас зима, я бы вас и трезвого отыскал и детям сдал, но, пока на дворе бабье лето, гуляйте себе, что ж поделать.

— На зиму я в теплые края подамся, к морю, к Одессе поближе. Там пальмы, дельфины, а уж какой там Ботанический сад… — мечтательно поделился Семен Семенович, и залпом выпил стакан водки.

— Во дает, — восхитился Игорь.

— Подумаешь, Богдан тоже так умеет, — ревниво заявила Даня.

Второй стакан был тут же налит на треть, и пришла пора разговоров. Боясь спугнуть нужный настрой, Богданов, поглядывая на часы, в ожидании Розенталя, завел беседу об итальянской живописи и был удостоен краткой лекции о творчестве Караваджо. Игорь слушал, забыв обо всем. Складывалось впечатление, что Семен Семенович лично присутствовал при рождении великого художника и следовал за ним до самой смерти, не забывая отдавать должное изобретению Менделеева.

— И вот представьте себе, Александр Сергеевич, — вещал бомж с тремя высшими образованиями, — когда великий художник писал своего знаменитого Мальчика, он едва не попал в тюрьму за поножовщину! Его судили, но признали невиновным. Пятно на репутации заставило гения покинуть…

— Что сидишь? — перебравшись к Игорю, прошипела Даня. — За второй дуй.

— Сама дуй, — боясь пропустить хоть слово, огрызнулся Игорь.

— Мне не продадут без паспорта, а он дома.

— Удостоверение покажи.

— Поржут и скажут, что в ларьке купила. Кто водку по удостоверению покупает? Иди давай.

Аргументы были весомыми, и Игорь, посетовав напоследок, с кем работать приходится, то в подъезд не пускают, то водку не продают, ринулся за добавкой, благо, бежать было недалеко, и обернулся минут за десять.

— Так вот, — вещал к его приходу Семен Семенович, прихлопывая ладонью по коленке, практически не промахиваясь, — еще древние греки улавливали связь между математикой и искусством! Пропорции их амфор…

Пьяный взор сфокусировался на пустом стакане, и Семен Семенович смолк. Игорь быстро передал бутылку Богданову, тот профессиональным движением свернул пробку и быстро долил.

— Греки это хорошо, — сообщил он, — а вот слабо вам по памяти нарисовать человека, которого видели один раз несколько недель назад?

— Легко, — с пьяной бравадой возвестил Семен Семенович. — Кого изволите?

— Того парня, что просил вас в чужом доме порисовать. Ну и картинку, которую вас просили поместить в укромное местечко.

— Шутите? Я вам могу зарисовать Давида великого Микельанджело, — Семен Семенович воздел руки к потолку в творческом запале, и, расслабившись, и хлопнув сто грамм, обиженно посетовал тоном ниже, — а вы со всякой ерундой лезете.

— Так вы мне Давида в прошлый раз рисовали, — нашелся Богданов. — И потом, его все видели, а вот вспомнить незнакомого человека — это сильно.

Дальше было дело техники. Пьяного Семена Семеновича просто взяли на слабо. Получив лист бумаги, он нарисовал не только знак со всеми рунами, который должен был нанести в избушке Коврова и прочих местах, но и портрет человека, который нанял его для этой цели.

Дорисовав, Семен Семенович задумчиво швырнул карандаш в стену, смахнул со стола канцелярку, вещая о тщете всего бренного, затем тяпнул еще водочки, уронил голову на руки и захрапел.