Две недели в другом городе. Вечер в Византии

– В клубе, – махнул он рукой в сторону оставшегося за их спинами здания, – мы говорили о том, что вы работаете в государственном аппарате.

Джек не счел нужным снова поправлять его.

– Вероятно, у вас есть знакомые в здешнем посольстве?

– Кое-кого знаю.

– В течение последнего месяца я был там дюжину раз. Меня прекрасно встречали. Со мной говорили предельно вежливо и любезно, но… Всегда лучше действовать через знакомых, правда?

– Наверно, – уклончиво ответил Джек, гадая, что за неприятности могут быть у Холта по линии госдепартамента.

– Понимаете, мы с Мамой хотим взять ребенка на воспитание. – Голос Холта прозвучал робко, виновато, словно он признавался в том, что они с Мамой замышляют нечто криминальное. – Вы не представляете себе, с какими трудностями мы столкнулись.

– Взять ребенка на воспитание? – удивился Джек. – Здесь?

– Я уже говорил вам в клубе, – скованно произнес Холт, – мне чужды националистические предрассудки. Я родился и вырос в Оклахоме, но…

Он замолчал.

– Я хочу сказать, – теперь в его голосе появился вызов, – итальянские дети ничем не хуже американских.

– Разумеется, – охотно согласился Джек. – Но разве не проще взять ребенка дома, в Штатах?

Холт смущенно покашлял; взявшись обеими руками за поля шляпы, передвинул ее на четверть дюйма, чтобы она сидела на голове более ровно.

– Дома свои сложности. Джек, я чувствую, что могу говорить с вами откровенно. Я ощутил это, еще сидя за столом. Вы способны меня понять. Мистер Делани сказал мне, что у вас двое детей…

– Трое, – машинально поправил его Джек.

– Трое, – повторил Холт. – Извините. Вы знаете, что это такое. Женщина испытывает потребность иметь детей. В ее жизни образуется некая пустота, если у нее их нет… Да вам наверняка это известно. Она пытается заполнить вакуум чем-то иным…

Его монолог оборвался, и перед глазами Джека возникла бутылка, стоящая возле рояля.

– По каким-то причинам это счастье обошло нас стороной, – продолжал Холт. – Доктора говорят, что мы оба – совершенно нормальные, здоровые люди. Просто почему-то нам не везет. Подобная ситуация не столь редка, как можно думать. Посмотрите вокруг – в мире полно бедных, голодных, заброшенных детей.

В голосе Холта звучала горечь и боль, американца возмущала безответственная плодовитость бедноты.

– И вы наверняка не представляете себе, сколько домов мертвы и обречены оставаться мертвыми всегда. Вся наука с ее вакцинами, пенициллином, водородными бомбами и ракетами бессильна что-либо изменить. Что только мы не пробовали…

Холт посмотрел на темную воду, зажатую бетонными берегами и пахнущую деревней, перегноем, прелой травой.

– В конце концов, вы взрослый человек, – глухо сказал он, – у вас есть дети; я вас не шокирую. Мы прибегали к химиотерапии, следили за биоритмами, измеряли температуру в шесть часов утра…

Он смолк; у него, похоже, перехватило дыхание. Затем продолжил своим спокойным, ровным оклахомским баритоном:

– Мы пытались произвести искусственное осеменение в кабинете врача. Безрезультатно. Несчастная Берта.

Его голос выдавал двадцатилетнюю любовь и жалость.

– Вы видели ее только час или два и вряд ли заметили, но… – Отбросив сомнения, он решительно продолжил: – Если бы она не была женщиной, ее следовало бы назвать алкоголиком. Даже закоренелым алкоголиком.

– Да, я этого не заметил, – согласился Джек.

– Конечно, Берта – настоящая леди, она может пить с утра до вечера, и все же из ее уст не вырвется слово, которое нельзя произносить в приличных домах, но – я буду с вами откровенен, Джек, – она с каждым годом опускается все ниже и ниже. Если бы у нее был ребенок – хотя бы один…

– И все же я не понимаю, – удивленным тоном произнес Джек, – почему нельзя взять ребенка на воспитание в Штатах.

Холт громко вздохнул. Шагов десять прошел молча.

– Берта – католичка, – сказал он наконец. – Я, кажется, уже говорил вам об этом.

– Да.

– А я родился и вырос в семье баптистов. И сейчас я, наверно, все еще баптист. В Америке администрация детских домов придает подобным вещам большое значение. Принцип такой – детей католиков отдают католикам, протестантов – протестантам, даже евреи… – Холт замолчал, испугавшись, не сказал ли он что-то не то. – Не подумайте, будто я что-то имею против евреев. Я ничего против них не имею, – устало вымолвил он. – Наверно, эта политика правильна для большинства случаев. Вероятно, если бы я принял католическую веру… Берта никогда не просила меня об этом, – поспешно добавил он. – Мы даже не обсуждали такую возможность, никто из нас не намекал на нее. Но, должен признаться, я не раз испытывал соблазн подойти к Берте и сказать: «Мама, отведи меня к ближайшему католическому священнику».

Они миновали собор с запертыми на ночь старыми бронзовыми дверьми; похоже, служители храма не были готовы ответить сейчас на их вопросы, отпустить грехи или принять новообращенных в лоно католицизма. Холт задумчиво посмотрел на глухие, массивные двери и скульптуру святого, стоящую в нише возле портала.