Две недели в июле

Хотя в августе, год назад, все еще шло хорошо. Даже очень. Дом был как настоящий улей, полон людей, деятельности, дружбы. Все шло именно так, как она любила. И как всегда, она была его центром, сердцем, двигателем. Она думала, что история Марка и Клер развивается хорошо, как-то оформляется, что они смогут быть счастливы вместе, не нарушая прежних отношений, никого не ущемляя, ничего не меняя из того, что уже существовало. Просто их группа будет еще больше, у них появится новая подруга, в их круг войдут даже дети. Эти мысли были тем более приятны, что они относились к будущему, еще отдаленному, немного неясному, тому, что будет не сейчас, что на настоящем еще не отразилось. У них с Марком просто появился новый сюжет для разговоров, что еще прочнее связывало их.

Несколько дней он переживал отъезд Клер, и это нормально, но потом стал прежним и даже выглядел более счастливым, веря в новое будущее. Он много работал по дому. Ей нравилось, что он так предан ее дому. Когда он сказал, что, может быть, Клер приедет к нему в начале сентября, когда она сама уже уедет, у нее что-то неприятно шевельнулось в груди. Мысль, что та, другая, приедет в ее отсутствие, некоторым образом займет ее место, была Бланш неприятна. Но она тотчас взяла себя в руки и не показала своих чувств. Наоборот, очень хорошо. Марку и Клер, им надо побыть только одним. Они не виделись целый месяц, это можно понять. Но именно после тех выходных все пошло не так. Она не знает, что случилось и почему последствия были такие странные и бесповоротные…

Она замечает, что Эмилия неотрывно смотрит на нее. Уже минут десять прошло, как та задала ей какой-то вопрос, а ответа не получила. Бланш улыбается ей.

— Извини, я задумалась. Знаешь, расчищать дом Луи — это большое испытание. А когда я обнаружила его… Увидела, как он жил… Это было настоящим шоком…

— Конечно…

Видно, что Эмилия разочарована. Ей хотелось бы поговорить о сердечных делах. Бланш вздыхает.

— Пойду, отдохну немного перед ужином. Тебе тоже не помешало бы прилечь.

— Разве вы не должны были устроить вторую ванную комнату на втором этаже? Я видела, что ничего не сделано.

Бланш чувствует досаду. Что ей за дело?

— Нет, все отложили на будущий год. Смета работ оказалась очень дорогой, и у Марка не было времени заняться этим по-настоящему.

Она поднимается по лестнице, проходит мимо комнаты Марка. Открывает дверь и несколько минут смотрит на пустую кровать, пустую полку, на пожелтевший плакат фонда Maeght. Она закрывает дверь, входит в свою комнату, размышляет, спуститься ли ей вниз, чтобы принять душ, потом опускается на кровать.

Вернется ли он? Невозможно сказать. После приезда Клер в Бастиду, в начале сентября, она ему позвонила. Ну, как? Все прошло хорошо? Он ответил, что очень хорошо, но отчужденным тоном, и сразу же сменил тему разговора. Ей это показалось странным после долгих бесед, которые они вели в августе. А потом, когда вернулся в город, стал редко заходить, отговариваясь, что опаздывает с работой, что надо подготовить лекции, написать статью… Каждый раз она отмечала, что он плохо выглядит, и упрекала себя, что позволяла ему столько работать в мастерской. Он больше не заговаривал с ней о Клер, а она не осмеливалась спросить сама. До середины октября, когда он как бы мимоходом сообщил им: у них с Клер все кончено. Я ошибся. Она не смогла понять. Лицо Клемана расплылось в широкой улыбке, и Бланш рассердилась на него за это.

— Как! Почему? Что произошло?

— Потом расскажу.

Она настаивала:

— Все шло так хорошо. Вы выглядели такими счастливыми, и она привыкла к нам. Разве нет?

— Оставь его в покое, — сказал Клеман. — Ты же видишь, что он не хочет об этом говорить. А я знал, что так кончится…

Она сердито прервала его:

— Не вмешивайся. Я Марка спрашиваю, а не тебя.

Но у Марка не было желания продолжать разговор.

— Как-нибудь потом, — сказал он.

И вернулся к себе. А она устроила сцену Клеману. Она видела, что тот радуется этому разрыву. Может, даже в какой-то мере виноват в нем. Он всегда так враждебно относился к Клер, что той трудно было переносить его недоброжелательство. К тому же гадко радоваться тому, что приносит страдание Марку.

— Да что ты себе вообразила? Он будет несчастен пять минут, может, пару недель, а потом и не вспомнит. Что ты завелась с этой Клер? Можно подумать, что ты сама в нее влюбилась!

Она готова была его задушить.

— Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне! Я сумела ее оценить, потому что дала себе труд подойти к ней и узнать ее. А ты не сделал ни малейшего усилия. И еще утверждаешь, что любишь Марка! Я думаю, что ты просто не хочешь делить его ни с кем.

Клеман усмехнулся:

— Я же делю его с тобой!

Она осеклась, не сразу поняв смысл этой фразы. Впервые она подумала, что Клеман стал жить с ней, только чтобы не потерять Марка. Она всегда считала, что это она пошла на жертву, чтобы не дать им всем разойтись в разные стороны, чтобы сохранить их дружбу. Бланш почувствовала, как что-то в ней оборвалось. Она посмотрела на Клемана и снова осознала всю его некрасивость.