Две недели зимних четвергов

У таких ворот он и упал, когда неожиданно отказали ноги. Они подломились сразу, на шаге, и Ким, падая, едва успел подставить руки, чтобы не удариться лицом. Кое-как подтянулся к лавочке, забрался на нее. Итак, он на верном пути. Повторяется та же самая история. Его не пускают. Ничего, сейчас он отдышится и тронется дальше. Нужно преодолеть себя, преодолеть ту чужую силу, которая забрала власть над его телом и пытается приспособить к себе. Главное сейчас – не бояться. Но страха-то и нет! Странное дело: боялся-боялся, а когда наступил самый решительный момент, бояться вдруг перестал. Правильно, нечего бояться, страшнее того, что с ним было, ничего уже быть не может. Эй ты, слышишь? Мне нечего бояться тебя, потому что я иду договариваться, а не убивать. Понимаешь: договариваться. Мы сумеем найти общий язык, мы постараемся. Сейчас в этом мире нет никого ближе нас с тобой, и поэтому нам просто необходимо договориться. А теперь отпусти мои ноги, верни им силу, чтобы я мог прийти к тебе.

Ким не замечал, что говорит уже не мысленно, а вслух, во весь голос. И словно дошли его слова до того, кто прятался там, впереди, на склоне горы. Ноги вновь слушались Кима, он мог двигаться дальше. Еще несколько раз они слабели, прежде чем Ким добрался до последних домов города, и чувствуя это, он останавливался, придерживаясь за забор, и мысленно, и вслух уговаривал «того» не противиться, дать идти, а когда слабость проходила, опять брел вперед.

Кем и чем бы это существо ни было, Ким сейчас остро чувствовал его страх. Но сознание чужого страха не веселило. Снова и снова пытался он внушить «тому» свое спокойствие, свою уверенность.

Город закончился. И теперь его смутная догадка оформилась окончательно. Дальше можно было не пеленговать, не вслушиваться напряженно. Он знал, где искать. Небольшая полянка метрах в ста вверх по склону. Пикник у них там был в одно из недавних воскресений. Пикничок. Вот откуда все пошло. Ну что же…

Он какое-то время стоял, раздумывая, перед одиноко торчащей телефонной будкой. Потом все же вошел, набрал номер и попросил Пищагина.

– Ким, ты?!

– Да, Станислав Меркурьевич. Ты где?

Почти у места. В голосе Пищагина слышалось едва сдерживаемое напряжение.

– Почему ты ушел?

– Вы все знаете, Станислав Меркурьевич. Зачем время тратить?

– Знаю. Но неужели ты надеешься договориться?

– Да, я думаю, мне это удастся.

Академик помолчал. Был ли побег неожиданностью для него? Или он и его коллеги рассчитывали на это, думая так найти выход из безвыходного положения? Ким не знал, зачем звонит Пищагину. Может быть, чтобы задать ему накопившиеся вопросы. Вопросы были, только не стоило задавать их сейчас. Потом, когда он дойдет и вернется, – может быть. А сейчас…

Он уже собирался повесить трубку, когда молчавший Пищагин сказал вдруг тихо:

– Не ходи. Тебя там ждут.

Кима словно током ударило.

– Но вы же не знаете, где это!

– Теперь знаем. Ты спрашивал об аэросъемке? Мы провели ее. Только не были уверены до конца, правильно ли расшифровали район.

– И… что?

– Ты думал, что тебя вот так запросто выпустят из клиники?

В голосе Станислава Меркурьевича не было злорадства. Наоборот, такие боль и горечь были слышны, что Ким понял – Пищагин ко всему этому отношения не имеет и сейчас, предупреждая его, переступает некий запрет, выдает тайну. Может быть, во вред себе.

Академик еще что-то говорил, но Ким уже не слушал. В нем поднималась холодная, трезвая ярость. Не привнесенная извне, человеческая ярость. Но подкрепить ее, сделать вещественной могла сила, данная ему тем, который надеялся на его помощь, видел в нем друга и защитника в чужом и непонятном мире. А он не оправдал этой надежды!

Швырнув трубку, длинными скачками он бросился к начинавшемуся невдалеке склону горы. Внезапно его накрыло плотным клокочущим гулом и низко, прямо над головой, в том же направлении, в каком бежал и он, прошел большой зеленый вертолет. Завизжав, Ким понесся быстрее, понимая, что не успевает, и от этого сатанея еще больше. Мир прыгал перед глазами, но он все же увидел, как обгоняют его длинные приземистые машины и присоединяются к тем, что уже сомкнули полукруг у подножья горы.

Его даже не попытались задержать у машин и беспрепятственно пропустили в редкий низкорослый лес, росший на склоне. Он хрипел, задыхаясь, но не позволял себе остановиться ни на мгновение. Прыгая от дерева к дереву, продираясь сквозь кусты, он упрямо карабкался вверх, не слыша рева двигателей за спиной, клекота винтов над головой и резких выкриков команд впереди.

Поляна открылась сразу. И сразу же он охватил взглядом всю картину: редкую цепь людей в пятнистых комбинезонах, медленно приближающуюся к дальнему краю поляны, где среди зелени травы и кустарника клубилось облако странного серо-желтого тумана.