Две невесты Петра II

Слушая разговоры о свадьбе, беспрерывно звучащие в доме (казалось, все только этим и были заняты), государь нередко хмурился, чем вызывал недоумение на лице «батюшки» и тётки невесты — Варвары Михайловны, получившей при дворе племянницы должность статс-дамы и немалое денежное содержание. Лишь сама обручённая невеста, казалось, не замечала ничего: ни холодности будущего супруга, ни того, что он избегал любой возможности оставаться вдвоём с ней.

Такое отношение к княжне Марии поддерживал и князь Иван Долгорукий, частенько проводивший в спальне государя целые ночи, благо теперь попасть в неё можно было совершенно незаметно.

Как-то раз после искреннего ночного разговора князя Ивана с молодым государем о его предстоящей свадьбе, его нелюбимой невесте Пётр Алексеевич признался своему сердечному другу, что он совсем не хочет жениться на Марии, что он боится её строгого лица. Он повторил когда-то уже сказанную им фразу, что она такая же холодная, как статуя, что стоит у них в сенях, и, помолчав, с мечтательной улыбкой проговорил:

   — То ли дело царевна Елизавета!

   — Царевна Елизавета? — удивлённо переспросил князь Иван.

   — Да, да, — всё с той же улыбкой произнёс молодой государь. — Она такая красивая, а ловка до чего! — продолжал он, воодушевляясь. — Вчера мы с ней целый день верхами ездили. Она такая красивая! — вновь мечтательно сказал он. — Вот ежели бы мне на ней жениться! Вот счастье-то было бы!

   — Так что же, ваше величество влюбились в цесаревну? — улыбаясь, спросил князь Иван.

   — Ах, Ванюша, кабы ты знал, как я её люблю!

   — Ну а она как же? — после некоторого молчания поинтересовался князь.

   — Не знаю, не знаю, а уж так хотелось бы, чтобы и она меня полюбила. — Пётр Алексеевич мечтательно смотрел куда-то мимо князя Ивана, потом, словно очнувшись, произнёс:— Слушай, Ванюша, я тут ей стихи написал, право слово, стихи. Ты только не смейся, — добавил он, увидев улыбку на лице князя Ивана. — Может, они и не очень хороши, но я ей всё-всё там высказал.

   — Что высказал?

   — Ну что я её очень, очень люблю.

   — Уже отдали ей?

   — Что? — не понял государь.

   — Ну стихи те, что написали.

   — Вот в том-то и дело, что нет. Знаешь, Ванюша, когда я думаю про неё, так складно всё говорю ей, а как увижу...

   — Словно язык отнимается, — подсказал князь Иван.

   — Да, да, Ванюша, будто я немой и говорить совсем не могу.

Князь, улыбаясь, смотрел на влюблённого молодого государя.

   — А ты не смейся, не смейся, — обиженно произнёс тот.

   — Нет-нет, ваше величество, я и не смеюсь вовсе, просто вспоминаю.

   — Вспоминаешь? — оживился государь. — Что же ты вспоминаешь? Ты что, тоже влюблён в цесаревну Елизавету? — озабоченно спросил он.

   — Бог миловал, хотя цесаревна страсть как хороша, да в неё, почитай, половина всех мужчин при дворе влюблена.

Князь Иван умолк, несколько минут с улыбкой смотрел на озабоченное лицо юного государя и наконец сказал:

   — Нет, я вспоминаю, как я влюбился впервой.

   — Ты тоже влюблялся? — обрадованно вскричал государь, садясь рядом с другом и обнимая его.

   — Конечно, влюблялся. Да лет-то мне тогда было менее, чем теперь тебе.

   — Менее? — удивился государь. — А это возможно?

   — Ну отчего же нельзя?

Всю ночь молодой государь и князь Иван провели в разговорах, совсем забыв про сон. Иван рассказывал Петру Алексеевичу о своих бесчисленных любовных приключениях, бывших с ним в Польше, где он долго жил в доме деда. Рассказал даже о том, как подглядывал на озере за купальщицами и как потом влюбился.

   — В купальщицу? — затаив дыхание от новизны темы и любопытства, спросил государь.

   — В неё, — улыбнулся князь Иван…

   — Так что ж ты на ней не женился?

   — Женился?! — удивился князь.

   — Ну да. Раз влюбился, значит, надо было и жениться.

   — Ну нет, — рассудительно возразил Иван. — Разве можно жениться на всех?

   — Как на всех? — не понял государь. — Их что, разве много было?

   — Кого?

   — Ну тех, кого ты любил?

   — А то нет! — самодовольно улыбнулся князь Иван, совсем забыв, что говорит, по существу, ещё с ребёнком.

Хотя государю осенью должно было исполниться двенадцать лет, но по своему образу жизни, воспитанию, мыслям это был совершенный ребёнок.

   — Значит, можно и много, — задумчиво произнёс он.

   — Конечно, можно, — уверенно повторил князь Иван, — ещё как можно-то! А иначе как же и жить тогда? Выходит, как влюбился, так и женись?

   — А разве не так? — робко спросил своего наставника государь.

   — Боже упаси! В этом деле нельзя торопиться.

   — А как быть, ежели влюбишься?

   — Вот тебя теперь женят — ведь невесту свою ты совсем не любишь?

   — Ох, ежели б ты знал, как не люблю! Ванюша... — тихо и не глядя на Ивана, проговорил Пётр Алексеевич.

   — Да, ваше величество.

   — Ну опять ты называешь меня так, — стукнув по колену кулаком, рассердился государь, — ведь мы с тобой тут одни. Сейчас же назови меня, как прежде.

   — Хорошо, Петруша, хорошо, — медленно и глухо, тоже не глядя на государя, произнёс князь Иван.

   — Так-то лучше. Что я хотел тебе сказать? — вспоминая и всё ещё смущаясь, продолжал государь.

   — Что же? — спросил князь.

   — А ты научишь меня всему?

   — Чему? — не понял князь Иван.