Две невесты Петра II

То неясное чувство, которое охватило его там, на озере, когда крепкие девичьи руки держали его мокрое голое тело, навалилось на него вновь. Это было и бешенство, и ещё что-то, ему самому непонятное. Ему хотелось поймать своих мучительниц и так же сильно сжать их нагие тела в своих руках. От бессильной ярости он заплакал, зарывшись лицом в густую душистую траву.

И потом, много позже, пускаясь в бесчисленные любовные приключения, он никогда не забывал то неожиданное чувство новизны, злобы и страсти, которое заполнило его летним вечером на берегу маленького озера там, в Польше.

Однажды поздним летним вечером, когда в доме деда все уже спали, возле парадного крыльца остановилась запылённая карета и усталый путник с трудом выбрался из неё. Это был отец Ивана — князь Алексей Григорьевич. Поднятый переполох разбудил весь дом, и, суетясь и толкаясь, все спешили встретить приехавших.

Проснувшись, Иван тоже заторопился к отцу, радуясь и удивляясь его неожиданному приезду. Князь Алексей, едва поздоровавшись с родными, почти не заметил сына, вертевшегося возле него, попросил налить ему вина, чтобы прогнать дорожную усталость, и пошёл в кабинет старика отца, увлекая его за собой.

Иван, не замеченный взволнованными домочадцами и отцом, проскользнул следом за ним и дедом и тихо устроился в глубоком низком кресле. Когда принесли свечи, дед, обнаружив Ивана, хотел было выставить его вон, понимая, что разговор с сыном будет непростой, но князь Алексей, махнув рукой, сказал:

   — Ништо, пусть остаётся, большой уже. Пусть узнает, что на свете творится.

   — Что случилось? — спросил Григорий Фёдорович, опускаясь на деревянный стул с высокой спинкой, стоявший возле стола. — Что за спешка погнала тебя в такую даль? Или ты за ним? — Он кивнул головой в сторону притихшего в кресле Ивана.

   — Нет, нет, — несколько раз повторил князь Алексей. — Пусть пока здесь поживёт, у тебя. — Помолчав, он добавил:— Самому бы впору куда податься, да куда уж тут денешься, — как-то обречённо проговорил он, взмахнув рукой.

   — Что ж стряслось там у вас такого? — вновь спросил князь Григорий.

   — А то случилось, что после всех розысков да казней царевича Алексея убили!

   — Как убили?! — воскликнул потрясённый новостью старый князь.

Он даже привстал со стула и смотрел на сына с выражением ужаса.

   — Да, да, нет больше царевича. Вот и бумагу я от государя привёз польскому правительству — официальное оповещение о его смерти.

   — Где же оно? — нетерпеливо спросил князь Григорий.

   — Вот оно, вот. — Алексей Григорьевич протянул аккуратно сложенную бумагу, которую достал из потайного кармана камзола.

Старый князь Григорий Фёдорович Долгорукий — русский дипломат при польском дворе — углубился в доставленную ему бумагу.

Глава 3

Сын Петра I и Евдокии Фёдоровны Лопухиной, первой жены Петра, Алексей родился 19 февраля 1690 года. Ни в физическом, ни в духовном отношении он ничем не напоминал отца, но в то же время в нём не было той непривлекательности, какую ему часто приписывают. Здоровьем он обладал слабым и, кроме того, скоро подорванным всякого рода излишествами. Он был одарён от природы умом любознательным, любовью к чтению, способностями к изучению иностранных языков.

Любимым его занятием было чтение богословских книг. Он не был ни тупым, ни ограниченным. Внешне он был некрасив и недурен, с выпуклым лбом, круглыми беспокойными глазами. Если он был невоспитан, груб, жесток — это прежде всего потому, что с раннего возраста его принудили пить чрез меру, и он часто бывал пьян. И если ему случалось вцепиться в волосы своему воспитателю или схватить за бороду своего Духовника, то такие вспышки кажутся невинными в сравнении с выходками его отца, служившего ему примером.

Невоспитанное, грубое, жестокое было всё общество, среди которого жил царевич.

В нём не было враждебности к преобразовательному движению в России, начатому его отцом. Его пугало и беспокоило стремление Петра проводить преобразования слишком быстро. Он был не единственным, оказавшим сопротивление, такие взгляды разделяла с ним добрая половина России.

До девяти лет Алексей оставался при матери, но в 1699 году несчастную Евдокию заточили в Суздальский монастырь. Алексея это повергло в отчаяние и послужило, возможно, причиной его раннего озлобления. Мать ему заменили наставники. Отец, поглощённый заботами войны, постоянно отсутствовал. Он вмешался в воспитание своего наследника довольно поздно, и тут произошло первое столкновение отца с сыном. Воитель Пётр считал необходимым сделать наследника солдатом. Алексей же не обладал боевым духом. После бесплодных попыток Петра внушить сыну любовь к воинству царевич был предоставлен самому себе. Перебравшись в новую столицу — Петербург, Пётр оставил его в Москве.

Дом Алексея в Москве стал Центром для всех недовольных, которых было немало возле стен Кремля. Это были всё те, кого раздражали и смущали новые порядки, потрясения, связанные с лихорадочной деятельностью Петра.