Не успел утихнуть вызванный объявлением оживленный говор, как динамик щелкнул вновь. На этот раз хрипловатым после бессонной ночи голосом говорил дежурный:
— Внимание! Гребенщиков, Березкин, Миронов, Колосков — к начальнику отдела.
Соперники разом поднялись из-за стола.
— Еще вопросы или предложения есть? — Климов помолчал, разминая сигарету. — Нет?
— Кажется, все предусмотрено, Алексей Петрович. Кроме случайностей, — за всех ответил Гребенщиков. — Разве что-нибудь возникнет по ходу дела...
— В таком случае считаем, что состав опергруппы, основные направления разработки дела и ответственные за исполнение утверждены. Все, товарищи.
Закрыв сейф, Климов спустился на третий этаж, в кабинет начальника управления. Приехавшие на консилиум врачи, закончив осмотр Ивана Сергеевича и обсудив результаты, собирались расходиться. Встретив тревожно-вопрошающий взгляд Климова, главный терапевт области, профессор Снетковский подошел к нему. Притягивая майора за пуговицу кителя к себе, вполголоса сказал:
— Мы убеждены, что опасность летального исхода миновала. Завтра перевезем больного в клинику. Можете сейчас его навестить, но... — Снетковский погрозил Алексею мясистым желтым пальцем, — чтобы ни-ни... никаких ваших тайных дел, никаких волнующих больного разговоров. О погоде, о цветочках-грибочках — пожалуйста. Десять минут максимум. Павел Петрович, голубчик, — Снетковский свободной рукой ухватил за рукав остановившегося рядом лечащего врача, — проследите за этим молодым человеком с лукавыми глазами и в случае чего — в шею... гоните в шею. Так-то, дорогой. Будете хорошо себя вести — разрешу свидания в клинике. А иначе... извините. Ну, до свидания.
Иван Сергеевич лежал на кушетке, до подбородка укрытый легким одеялом. На бледном, заметно осунувшемся лица резко выделялись беспокойные, но острые и внимательные глаза. «Тяжко придется Бате, — подумал Алексей, — такую деятельную натуру да черт знает на сколько времени в постель!» Вслух же мягко сказал:
— Сегодня вы совсем молодцом, Иван Сергеевич. Так дальше пойдет — через месяц вместе за грибами поедем.
— Ах ты, Леша-Алеша, — слабая улыбка тронула синеватые губы Васильева. — Проинструктировали тебя?
— Да нет, я серьезно, Иван Сергеевич. А что про грибы начал, так докладывать-то нечего, все в порядке, новостей никаких.
— Грибки, конечно, хорошо, а вот цветочки мне привезешь в клинику? Знаешь, какой цветок мне сейчас нужен?
Взгляд полковника стал требовательным, даже суровым.
— Не беспокойтесь, Иван Сергеевич, целый букет привезу. И фиалка там будет. Уж мы с ребятами постараемся.
На лице Васильева появилась добрая и немножко грустная улыбка, глаза повлажнели.
— Ладно, конспиратор, иди.
Кто бы там ни отвечал за погоду — господь бог, матушка-природа или областная гидрометобсерватория, но решение спортбюро было выполнено безукоризненно: воскресенье выдалось солнечным, безветренным. Пахучая, посвежевшая после дождей зелень, серебряная гладь озера в слепящих отблесках солнца, песчаный пляж, двойная, с дымком, уха, щедро разливаемая из двух закопченных ведер, задорные игры, веселье и смех... «Благодать, — подумал Климов и блаженно потянулся, подставляя солнцу обнаженную спину. — Надю бы сюда». Радость померкла.
Надю, жену, он привезти не мог. Второй месяц лежала она в больнице после сложной и тяжелой операции. Врачи высказывали оптимистические прогнозы, уверяли, что удаленное из кишечника новообразование было доброкачественным. Алексей Петрович верил, хотел верить. Но где-то глубоко, в подсознании, постоянно ощущал тревожащее беспокойство. От него-то (а от чего же еще?) то вдруг нападала бессонница, то внешне беспричинно мрачнели все краски, портилось настроение.
Климов посмотрел на часы. Одиннадцать. Культмероприятие в разгаре, но... Алексей Петрович оделся, нашел глазами шофера, увлеченно сражавшегося в бадминтон, крикнул:
— Сережа! Пора.
Через полчаса темно-вишневая «Волга», проскочив через мост, резко затормозила у подъезда областного управления Комитета государственной безопасности.
Крупный подъязок, прочертив в дрожащем над рекой мареве блестящую дугу, сорвался с крючка и глухо ударился о берег. Сильная рука накрыла не успевшую встрепенуться рыбешку, подняла ее и небрежно швырнула в корзинку. Над кустами заплясал тонкий кончик удилища — рыбак сматывал леску.