Две поездки в Москву

Я залез боком на заднее сиденье, втащил два тяжелых баллона, как две гири...

— Захлопни получше... дверь не закрыл, — оборачиваясь с переднего сиденья, сказал Николай. — Дверь барахлит. Эти типы разве сделают что без полбанки?

Вел машину он замечательно, обгоняя всех.

— А правду говорят, — завел я приличествующий случаю разговор, — что корпус у этой «Волги» очень крепкий? Самый крепкий в мире, я слышал...

— Но сталкиваются они в основном тоже с «Волгами», тоже с самыми крепкими в мире! — он захохотал.

Чувствовалось, что после обеда и побывки дома настроение у него прекрасное.

— А правду говорят, что большие деньги в такси можно делать?

— Ну, как и везде, от человека зависит, — словоохотливо заговорил Николай. — Вот дружок мой, Валька, тот еще тип! Заряжает пассажиров покруче и шпарит под девяносто. Нервы как у кота! Так он действительно имеет кое-что! Ну это — тот еще тип! В армии еще отличался, — вместе с ним два года служили. За два года — ни разу! — в застегнутом воротничке его не видел! Встречает старшина: «Рядовой Горохов! Доложите, почему находитесь в незастегнутом воротничке?» — «Так точно, разрешите доложить. Шея грязная, а подворотничок чистый!» Так всю армию с расстегнутым воротом и прослужил, хоп хны!

Мы домчались до Полюстровского, Николай — поскольку я был зажат между тяжелыми баллонами — сам сходил, занял очередь и быстро вернулся.

— ...Валька меня и к подледной рыбалке приучил, — рассказывал он на обратном пути. — Лучшего отдыха, говорит, ты нигде не будешь иметь. И правда что. Меня лично алкоголь не интересует. Ну, выйдешь со льда, примешь для согрева стакан — и все! Как ни уговаривают кореши — никогда! Этот отпуск, правда, я в Батуми провел. Дружок мой, по армии, давно меня к себе звал. И действительно, все у него — мед, орех фундучный, ну все! Сам он на станции автообслуживания работает, но это так только, для виду. Заходит часа на полтора, не больше. Главное — это все уже знают — у него дома. Со всего Кавказа ремонтироваться к нему едут. Причем известно уже — делает он только дверцы. Все! Зато сделает так... толкнешь тихонько — как по маслу пойдет... щелк! Это не то что эти халтурщики делают у нас... Зато уже дома у него — все!

— Что все?

— Ну, яма, гараж, подъемник-таль... Что тебе еще надо? Зато делает с гарантией, все знают...

Жена Николая Алла работала тоже в торговом центре — на первом этаже, в продуктовом магазине. Недавно еще пышная, соблазнительная блондинка, она за какие-то полтора года превратилась в толстую, властную женщину с голосом хриплым и грубым от постоянных споров с бестолковыми и настырными покупателями.

И дома она выступала в той же роли, — иной раз я на кухне у себя вздрагивал, услышав за тонкой стенкой ее голос.

Сыну их Виталию, когда они приехали, было четырнадцать. Мне, помню, нравился этот серьезный и вежливый мальчик, — обычно, встречаясь со мной на лестнице с прыгающим, брякающим на ступеньках велосипедом, он всегда здоровался первым, единственный из всех членов его семьи.

За три года, которые в моей жизни прошли почти незаметно, в жизни Виталика изменилось все: он стал взрослым, вернее, стал подражать каким-то неизвестным мне взрослым, закончил школу, поступил в техническое училище. Теперь я часто встречал его во дворе в компании приятелей с поднятыми воротниками... Что делают теперешние подростки в этих дворах, где нет больше ни таинственных подвалов, ни чердаков, ни рек, ни лесов? Неужели вместо всего этого в их распоряжении лишь плоское пространство, окруженное стандартными, одинаковыми домами?

Иногда в центре их толпы появлялся велосипед или, позднее, легкий мотоцикл... С другими какими-нибудь предметами, кроме разве еще гитар, я их не заставал.

Виталик, преодолевая молчаливое неодобрение друзей, всегда вежливо со мной здоровался, — здороваться, да еще вежливо, да еще со старшими, явно было у них не принято.

Наконец и Виталька достиг идеала, принятого в этом кругу, — сел на новенький ярко-красный мотоцикл и вместе с приятелями, изображая супермена, с чадом и грохотом носился по двору.

Однажды вечером, — у соседей были обычные субботние гости, — вдруг раздался звонок ко мне. На площадке стоял Виталик с какими-то книжками в руках.

— Нельзя у вас посидеть? Я тихо. У этих, как всегда, толковище! — кивнул он в сторону своей двери.

— Опять чего-то не поделили? Зря ты все-таки с ними так — все же они заботятся о тебе.

— Заботятся! — перекривился Виталик. — Волнуются, когда поздно меня нет, а все из-за того — оставлять мне стакан молока на столе или нет? Приходим раз с Бобом, — время детское, полдвенадцатого всего, — на столе записка: «Сосиски за окном, пюре под подушкой». Боб говорит: «Да, не хотелось бы мне сосисками лакомиться, выброшенными за окно, и заедать их пюре, размазанным под подушкой!» Научились бы сначала мысли свои грамотно выражать! «Сосиски за окном, пюре под подушкой»! — издевательски повторил он.