Две поездки в Москву

Жена и дочь смотрели на меня... Я вдруг расстегнул чемодан, схватил взвывшего щенка, сунул его в чемодан и защелкнул замки.

— Ты что? — проговорила жена. Губы у нее затряслись...

— Быстрей! — яростно сказал я.

Проводница посмотрела на нас подозрительно, но пропустила. Когда она вошла в купе отбирать билеты, песик, потрясенный и оскорбленный, сидел на полу, а на столике лежала пятерка.

Она плюнула на песика, зло схватила пятерку и, резко, со скрипом задвинув дверь, исчезла.

Поезд качало на стрелках. За окном мелькали деревья.

Да-а-а...

7. Попытка развода

Туго повернулся ключ, едва растворилась дверь. Чувствовалось, что в квартире у нас давно никто не был, — тяжелый застоявшийся запах, повсюду пыль.

Заглянули хотя бы грабители: проветрили бы квартиру, а заодно бы и прибрались.

— Ну вот мы и дома! — сказал я.

Мы вошли в комнату. Странное дело: все цветы упали с подоконников, валялись на полу. Горшки разбились, рассыпалась земля. Видимо, те мощные ветки, которые тянутся от стволов к солнцу, уперлись в стекло и наконец посталкивали горшки с подоконника.

Странные растения, сами себя не могут рассчитать. Цветы-самоубийцы — это что-то новенькое!

Жена, выругавшись, взяла веник, принялась подметать.

— Ну все! — сказал я. — Меня нет!

Закрыл дверь в кабинет.

Я-то знал, что буду сейчас делать!

На языке у меня давно вертелась фраза: «Нежное зеркало луж».

Я сел к столу и стал писать:

Как темно! Мы проходим на ощупь.
Я веду тебя, тихую, слабую.
Может, ждет нас ответственный съемщик,
Сняв с ковра золоченую саблю?

Вот окно. Два зеленых квадратика.

Станут тени зелеными, шаткими.
В сквер напротив придут два лунатика
И из ящика выпустят шахматы.

...Тени ночи вдруг сделались слабыми.

Темнота струйкой в люки стекает.
И овчарки с мохнатыми лапами
В магазинах стоят вертикально.

Ты берешь сигареты на столике,

Ты проходишь по утренней улице —
Там, где, тоненький, тоненький, тоненький,
Мой сосед в этот час тренируется!

Во!

При чем же все-таки «нежное зеркало луж»?

Я снова взял карандаш.

Они то выстроятся к стенкам,

То вдруг опять придут в движенье.
В каких-то тонкостях, оттенках
Причина этого сраженья!

Ах, кавалерия! Куда ты?

Стою я мокрый, изумленный.
На клумбах, словно на курганах,
Чуть-чуть качаются знамена.

Я встал, подпрыгнул, шлепнул ладонью о потолок.

— Резвишься? — появляясь, сказала жена.

— А что? — еще не отдышавшись, спросил я.

— В школу надо сходить, вот что!

— В какую школу?

— В английскую, — в какую, в какую! А то из той-то, где бабушка с дедушкой, Даша ушла, а в эту еще не записали ее.

— А ты, что ли, не могла раньше поинтересоваться? Не перед самыми занятиями?

— Честно говоря, я ходила. Но мне отказали. Говорят, район не тот. Соседний с нами дом еще принимают в ту школу, а наш дом уже нет. — Она вздохнула.

Та-ак! И это на мне. И знает ведь, как я обожаю такие дела!

Но лучше быстрее этим заняться. Школа с углубленным английским, все классы могут быть переполнены. Если все рухнет — для Даши это трагедия. И мнение о родителях: значит, мало на что они на этом свете способны!

Я приехал в школу, волнуясь. Надписи на всех дверях по-английски. «Принсипал» — это, наверное, и есть «Директор». Запах в школах тем же остался, что и раньше. Старые волнения вспомнились — не исчезли еще, оказывается, хранятся в башке! Все-таки, что ни говори, а самое нервное время жизни — школа! До сих пор сны снятся, как ты чего-то не знаешь и боишься, что сейчас спросят. Навсегда комплекс тревог отпечатался.

«Но мне-то что, — вдруг подумал, — я-то поволнуюсь тут час, а Даше каждый день... Если, конечно, — тьфу, тьфу, тьфу!»

— За мной будете! — встал мужчина в замшевой куртке.

«Проклятье, — подумал я, — еще претендент, и главное — впереди меня! Может, единственное место в классе освободилось, и он его как раз и займет!»

Сколько раз меня нерешительность моя губила, — пока медлил, колебался, другие раз-раз — и в дамках! Не выдержал, приблизился к нему:

— Простите, вы в какой класс?

От волнения даже не заметил, что вопрос курьезно звучит.

— Я в первый, — улыбаясь, ответил он.

— А, ну тогда хорошо, — успокоился.

Улыбнулись.