Две полоски

Боже, как это ужасно. Неужели все женщины так мучаются? Да как они вообще после такого соглашаются заниматься сексом и рожать детей? Наверное, Аленка больше не захочет. Я бы на ее месте не захотел. Я бы на ее месте убил того, из-за кого ей пришлось пройти через весь этот кошмар. То есть меня. 

- Тужься, сильнее, давай, давай - медсестра вела себя, как толпа болельщиков на стадионе. 

Как ни странно, на Аленку эти бодрые выкрики действовали благотворно. Она старается, она тужится изо всех сил. Она настоящий герой, моя маленькая мужественная девочка! 

- Давай, давай! Не расслабляйся, осталось чуть-чуть. 

- Головка показалась, - раздалось из-за простынки, которая была накинута на Аленкины ноги. Они торчали из подставок, напоминающих пыточные орудия. А за ними пряталась голова врача. 

Я сделал шаг туда, Аленка удержала меня, вцепившись в руку так, что пальцы хрустнули. Откуда у нее столько сил? 

Я погладил ее по голове. 

- Тужься! - снова командовала медсестра. 

Аленка схватила мою ладонь, провела ею по своему лицу и… впилась в нее зубами! 

Мы заорали вместе. Аленка - громко, протяжно. Я - стиснув зубы. 

И тут к нашему крику присоединился еще один - тонкий, пронзительный, как будто пищит голосистый котенок. 

Я увидел в руках врача красное, мокрое, кричащее существо. 

- У вас мальчик! - произнес он. 

Комната поплыла у меня перед глазами. Мальчик… Сын… Он родился. Вот он, передо мной. Это он и есть!  

Что за вонь? 

Оказывается, вторая медсестра поднесла к моему носу ватку с нашатырем. Я дернулся. Комната больше не плыла. 

- Обмороки нам сейчас ни к чему, - ласково проговорила она. 

- Я не собирался падать в обморок! 

- Вот и хорошо. 

- Мирон, - Аленка сжимала мою ладонь. 

Она улыбалась, по ее щекам катились крупные слезы. Я бросился ее обнимать, целовать, а она все время смотрела туда, где медсестра проделывала какие-то манипуляции с нашим сыном. Боже, как это странно и непривычно звучит! 

Потом она подошла к нам, с ребенком на руках, положила его Аленке на живот. Я смотрел на него с некоторой опаской. 

Розовое сморщенное личико, зажмуренные глазки,  крошечные ручки, сжатые в кулачки. Это вообще настоящий человек? 

Это мой сын! 

Я говорю это себе снова и снова, но, кажется, по-настоящему до меня не доходит… 

***

Алена

Это было ужасно. Я даже не представляла, что будет настолько больно. Но я готова пройти через это снова. Ради этого чуда, которое сейчас лежит у моей груди. 

Наш сын впервые поел! Взял грудь, зачмокал, жадно и блаженно. 

- Какой молодец, - похвалила медсестра. - Сразу взял грудь. 

- Весь в меня, - ляпнул Мирон. 

Он уже выглядел не таким растерянным, как в родовой палате. Честно говоря, мне было его жалко. Я даже хотела его прогнать, чтобы он не мучился. Но он ни в какую не соглашался. 

Да и я, на самом деле, не хотела, чтобы он уходил. Держаться за его руку в такой важный момент очень много для меня значило. Мы вместе прошли через это! 

И теперь вместе обнимаем нашего сына. 

- Марк? - спросила я. 

- Ну посмотри на него. Какой же это Марк? Это вылитый Егор! Егорка…

Мы давно спорили об имени. Я настаивала на своем, но и Мирон не уступал. Но сейчас, когда он нежно и ласково произнес: “Егорка”, я вдруг поняла, что именно так зовут нашего сына. 

- Егорка, - повторила я, пробуя имя на вкус. - Подходит! 

- Егор Миронович, не хотите ли ко мне на ручки? 

Мирон осторожно, поддерживая головку, как учили на курсах, взял Егора. Прижал к себе, к самому сердцу. Сел рядом со мной. 

- Не могу поверить, что он настоящий, - прошептал он. 

- Как покакает, сразу поверите, - прокомментировала ситуацию заглянувшая в палату медсестра. - У вас все в порядке? 

- Да, все хорошо, - отозвалась я. 

Все очень-очень хорошо! 

И пусть у меня руки дрожат от слабости, и я чувствую себя так, как будто меня сначала вывернули наизнанку, а потом обратно. И при этом не все встало на свои места... 

Все равно я сейчас - самый счастливый человек на свете. 

- Это наш сын, - повторил Мирон. - Егорка. Я… я очень его люблю! 

Голос Мирона дрогнул. Кажется, мой суровый муж расчувствовался. 

- И тебя люблю! 

Мирон взял меня за руку. Я увидела в его глазах слезы. 

- Только не говори никому! - прошептал он. 

- Что ты нас любишь? 

- Что я разревелся, как девчонка! 

-  А ты не говори никому, что я отказывалась рожать. 

- Договорились. Будем хранить наши секреты. 

- Но наш главный секрет все уже знают, - заявила я. 

- Какой секрет? 

- Мы с тобой - два сапога пара. Два чокнутых сапога. 

- Три сапога, вообще-то, - возразил Мирон. 

- Точно…

Он уложил Егорку рядом со мной, сам тоже пристроился рядом, положив голову на подушку. Он обнял нас, закрыл своей большой сильной рукой.  

Как хорошо. Как спокойно. 

Теперь я знаю, как ощущается абсолютное счастье...

Конец!