Две половинки райского яблока

Аррьета-Хелиодора-Миранда де Линарес-Монага, среди своих просто Аррьета, а за спиной Хунта, была старинной приятельницей господина Романо. Бурные когда-то, их отношения переросли в теплые и семейные – Аррьета трогательно заботилась о хозяине, заглядывала ему в рот, была нежна и полезна. Со всеми остальными, особенно с прислугой, была вздорной, непоследовательной и просто грубой. Иногда Аррьета пыталась проявить норов по отношению к Флемингу или Гайко и поставить эту подлую парочку на место, но все ее попытки разбивались о преувеличенную («иезуитскую», говорил Клермон) вежливость первого и подчеркнутое безразличие второго. Попытки наушничать «дорогому Джузеппе» тоже не имели успеха. Его эти попытки лишь забавляли.

Аррьета была доверенным лицом хозяина, а также сиделкой, медсестрой и диетологом, ревностно следя за качеством продуктов и пробуя первой все блюда. Когда-то в старые времена в аристократических домах Европы и Латинской Америки служили «грибные люди», которые, с риском для жизни, первыми пробовали грибные блюда и иногда умирали. Аррьета была чем-то вроде «грибного человека», правда, без всякого риска для здоровья, разве что расстройство желудка могло случиться. Кличка у нее была Хунта, о чем мы уже знаем. Господин Джузеппе подобрал ее в незапамятные времена в каком-то кабаке (она говорила, в театре) на окраине Барселоны, где Аррьета танцевала на потеху подвыпившей публики, прельщенный ее замечательной красотой, веселым нравом и основательным запасом глупости, которая его восхитила. Со временем Аррьета, как доброе когда-то вино, превратившееся в уксус, уже ничем не напоминала сладкий и терпкий молодой напиток. Ничего не осталось в ней от той зажигательной девчонки, которую знало и любило все предместье. Глупость выродилась в снобизм и высокомерие, что роднило ее с пресс-секретарем Клермоном, дальним родственником господина Романо, который отвечал за связи с прессой, фотографии, хроники и фильмы для архива. Даже длинное имя, которое она себе сочинила – Аррьета-Хелиодора-Миранда… и так далее, говорило о претензиях на аристократизм и любви к блестящим погремушкам.

Клермон же действительно был аристократом, имел титул маркиза, чем страшно кичился. Близкие отношения между Аррьетой и Клермоном напоминали отношения между двумя подружками, где испанка была, разумеется, лидером. Тем более что Клермон был представителем сексуальных меньшинств, или попросту геем. Переменчивый, жадноватый, легко впадающий в панику и малодушный, Клермон был идеальной подружкой для сильной Аррьеты, подчинялся ей безоговорочно и так же безоговорочно слушался ее советов, и она ездила на нем, как хотела. Оба любили посплетничать, что также их роднило.

Полное имя Грэдди Флеминга, адвоката и офис-секретаря господина Романо, было Сталинград. Да, да, сколь странным это не могло бы показаться. Соваться с таким именем на люди не стоило, и Флеминг стал называть себя Грэдди. Грэдди Флеминг.

Аррьета, чтобы позлить офис-секретаря, иногда называла его полным именем. Но Флеминга вообще было трудно прошибить, а уж такими блошиными укусами – и подавно!

– А мне нравится, – сказал Гайко, впервые услышав имя Флеминга. – Имя что надо. Мой дед тоже прикладывал наци будь здоров у нас в горах, до сих пор вспоминает. Ты что, из советских? – Гайко был не то босниец, не то серб из глубинки. Обладая твердым характером и патриархальными взглядами крестьянина, он, мягко говоря, недолюбливал Клермона и подчеркнуто сторонился.

– Каких наци? – спросил Клермон. – Когда?

– Во Вторую мировую, – ответил Флеминг.

– Ах, во Вторую мировую, – протянул Клермон. – Когда это было! Уже никто и не помнит.

– Не очень давно, – заметил Флеминг. – Аррьета, я думаю, должна помнить.

– Ничего я не помню! – ощетинилась Аррьета, которая всякий намек на свой возраст воспринимала в штыки. – Меня тогда еще и на свете не было!

Родители Флеминга были чистокровными англичанами. Странное имя, выбранное ими для сына, было вызовом «проклятой буржуазии» – молодые люди были не то коммунистами, не то хиппи, одним словом, выступали против монархии, буржуазии, фашизма, церкви в частности и буржуазных устоев в целом. Они колесили с такими же борцами идеологического фронта по городам и весям страны, держались стаей, покуривали травку, а то и чего похуже, устраивали экологические пикеты против размещения американских военных баз в Англии и войны во Вьетнаме.

На тот момент, когда маме Флеминга приспело время рожать, его папа подрался с одним немецким рокером, с которым они делили стоянку. В пылу драки будущий отец орал: «Я тебе устрою Сталинград, Гитлер недобитый! Это тебе за бомбежку Лондона! – отвешивая при этом немецкому рокеру по полной программе. – А это – за бомбежку Дрездена!» Он начисто выпустил из виду тот факт, что Дрезден бомбили вообще-то американцы. Немецкий рокер не остался в долгу, и какой-то слабак, у которого не выдержали нервы при виде крови, вызвал полицию.