Две половинки

О чем думает женщина, стоя ночью у окна? Как правило, о горестном и печальном – о радостном видят счастливые и сладкие сны, смеются и делятся своей радостью с окружающими. О фатальном думают в одиночку.

Ночью у окна. И днем, и утром, и вечером, и не только у окна – везде.

Ну и чем таким она мучается? Какое такое горе-то?! А?!

Руки-ноги на месте, голова тоже, работа есть, деньги зарабатывает, родственники – слава тебе, Господи! – живы-здоровы и в полном порядке!

– Что ты переполошилась? Ничего не случилось же! – сделала она последнюю попытку уговорить свое мечущееся сердечко.

Быстро поставив чашку на подоконник, пока не передумала, Стаська на цыпочках пробежала через коридор в спальню, стараясь не шуметь, вошла, включила ночник у кровати и стала рассматривать причину своего «попадалова».

Степан Сергеевич Больших спал, перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, как в русском поле, предоставившем просторы для отдыха, практически скинув с себя одеяло, лишь уголком прикрывшее часть левой ноги и кусочек трусов-боксеров с незатейливым рисунком ромбиком – любуйтесь! – во всей красе, полностью соответствующей фамилии тела.

Сон и отдых, пусть и непродолжительный, но исцеляющий, приглушил серый оттенок с кожи лица, поубавил теней вокруг глаз и височной желтизны.

«Сколько ему лет? Виски седые, и в волосах пряди седые, на лбу морщины. Мужские такие морщины. Я о нем вообще ни черта не знаю!»

Думала Стаська, совершенно бесцеремонно, без глупых зазрений совести, разглядывая спящего мужика. Она постояла еще немного, порассматривала его, вздохнула тихонько и вышла, выключив свет.

«Странная штука – жизнь! – смиренно рассуждала Стася, вернувшись к своему чаю и наблюдениям. – Человек привыкает к определенным обстоятельствам, уживается в них удобно, и ему кажется, что это навсегда. Мы никогда не готовы к переменам, и ничего не предвещает, не предупреждает, но в одну секунду происходит что-то – и бац! Ты в новых обстоятельствах и «Здравствуй, новая жизнь!» Ехал себе, ехал, подпевал песенкам из радио, радуясь одиночеству в собственной машине, – и хлоп! Авария, или человек выскочил прямо тебе под колеса, и ты виноват! И все! Привет семье – попадалово полное! Или голова закружилась пару раз, ты к доктору, а он тебе диагноз из серии «Вы теперь инвалид!» Да что угодно! В один миг! Вон, инфаркт у соседа, а тебе дверь такой вот доктор открывает! Приплыли! Всё!»

Станислава Романовна Игнатова, разглядывая пустынную ночную улицу через кухонное окно, с ясностью прозрачного утра понимала, что все теперь переменилось.

С того момента, когда заспанный мужик в незастегнутых до конца джинсах распахнул перед ней дверь, началась ее новая жизнь.

До этого была старая, без Степана Больших и намека на возможное его присутствие в пространстве.

А теперь началась новая.

И наверняка все так же без его непосредственного присутствия. Теперь Станислава Игнатова живет со знанием, ежесекундным чувствованием существования в этом мире, городе, в одном временном пространстве, в параллельных непересекающихся проживаниях Степана Больших – это да!

Фатально и навсегда.

Инъекция в кровь, двадцать пятый кадр кодировки мозга.

А вот вместе, рядом, одной жизнью – господи боже мой! – извините, мадам Игнатова, с вашим-то везением…

Это не влечение, не влюбленность, не страсть безумная, все гораздо хуже и уж точно из разряда судьбоносных дел.

Назвать это любовью не позволял разум.

Что такого есть в этом мужике, что в один момент, в одну секунду перевернуло ее жизнь, вломившись без спросу, став жизненно необходимым?

– И стою я такая, «по колено в шоке»! – подытожила Стаська. – Ну и ладно! Чего уж теперь!

И еще посмотрим!

Она резко выплеснула остатки чая в мойку. Жидкость плеснула о борт, послав порцию брызг на шелковую пижаму Стаси.

– Все предатели! – поругала обстоятельства Стаська.

Она забралась в уютное тепло дивана и громко дала себе установку:

– Я сплю! И ни о какой такой фигне и не думаю!

Взбила подушки, устроилась на боку, подоткнула вокруг себя удобненько одеяло, повозилась и затихла, настраиваясь на сон.

Минут через пять наступившей ночной тишины раздалось громкое и четкое заявление:

– Твою мать! – обозначила обстоятельства Станислава Романовна, филолог, знающий в совершенстве четыре иностранных языка, дочь известных талантливых музыкантов и племянница бомондной княгинюшки, на дополнительном пятом, факультативно-народном языке.

Степан проснулся от настойчивых требований организма посетить туалет, а по-простому – отлить, как можно быстрее, и никак не мог сообразить, где находится.

Имеющиеся в памяти варианты никоим образом не соответствовали обозреваемой обстановке и интерьеру данной комнаты.

Проснуться неизвестно где и, самое главное, у кого, на невменяемых размеров кровати, не слабо как таковое, но хотелось бы ясности для начала.