Две Розы

– Нет, почему же не будем? Давай уж обсудим, я пока все-таки жена тебе, имею право! Ты что хочешь этим сказать, что ты такой честный и порядочный, да? Что будешь жить с женщиной, которая родила тебе ребенка? А тебе не кажется, мой дорогой, что ты доводишь понятие о мужской порядочности до абсурда? Я бы сказала, до мазохизма даже? Ну сам подумай, как ты будешь жить с этой… С этой… У меня даже слов нет… Да у тебя у самого глаз нет, что ли? Да на нее же без слез не взглянешь, господи! Да там на бедрах и талии пять килограммов лишнего веса, если не больше! Неужели ты сам не увидел, Гриш? Тебе же ходить по улице рядом с ней стыдно будет!

Он вдруг рассмеялся от души, откинув назад голову. Нехорошо было в такой момент смеяться, по отношению к Алке нехорошо, но ничего с собой поделать не мог! Слишком уж забавным ужасом звучали ее слова о пяти лишних Розиных килограммах, словно она смертный приговор ей выносила!

Она смотрела на него со злым недоумением. И потому, отсмеявшись, он проговорил как можно более миролюбиво:

– Может, я тебе сейчас открою ужасную тайну, Алк, но счастье все же не меряется в килограммах… И сантиметрами на талии тоже не меряется. Так что прости, но мне нужен развод…

– А как же я, Гриш? Я же в твоей квартире прописана… Где же я жить буду, по-твоему?

– А тебя этот вопрос больше всего волнует, да?

– Ну так ведь… Надо же где-то жить…

– Живи. Я же тебя не выгоняю. Приеду в Москву, мы оформим развод, я соберу свои вещи и уеду. А ты живи, сколько тебе нужно… Может, и впрямь повезет, и найдешь себе хорошего продюсера, который оценит и отсутствие килограммов, и сантиметров на талии… Как говорится, каждой твари по паре…

Пока Алла осмысливала открывшуюся перспективу «пожить в его квартире сколько нужно», он успел озабоченно глянуть на часы, собраться с духом и проговорить довольно твердо:

– Все, Алла, мне пора идти. Надеюсь, мы уже все решили. Позвони, когда сможешь найти время, чтобы сходить со мной в загс и подать документы на развод, и я…

Она не дала ему договорить, бросилась на шею, забилась в истерике – уже почти настоящей…

– Я не пущу тебя, Гриша, не пущу! Ты никуда не пойдешь! Пожалуйста, послушай меня, я ведь не все еще сказала…

– Все, Алла, все! – с силой отодрал он от себя ее руки, жестко схватил за предплечья, глянул в глаза: – Все, успокойся, пожалуйста. Мне надо идти, меня ждут!

Видимо, она что-то прочла в его глазах, обмякла, заскулила тихо. Он усадил ее в кресло, сходил на кухню, принес воды. Потом снова посмотрел на часы…

– Мне плохо, Гриш… Мне очень плохо… Я умру сейчас… Не уходи, пожалуйста, так быстро, прошу тебя… А вдруг я умру? Подожди хоть, когда Танька придет…

Алла была и впрямь очень бледной, глотала воду с трудом. Гриша снова глянул на часы и проговорил нехотя:

– Хорошо, я останусь. Я подожду, когда ты придешь в себя. Тебе надо успокоительное принять, наверное. Сейчас найду что-нибудь…

Вернувшаяся поздно вечером Таня застала Алку одну, сидящую на диване. Она уже не плакала, только икала горестно.

– А Гришка где? Я тут гуляю весь вечер, чтобы вам территорию освободить… А его нет, что ли? Где он? – тихо спросила Таня, понимая, что не стоило бы и спрашивать…

– Он ушел… К этой… Сказал, что со мной разведется… Представляешь, сволочь какая? – горестно проговорила Алла, снова начиная плакать.

– Кто сволочь? Гришка? Он тебя из квартиры теперь выгоняет, да?

– Нет, не выгоняет… Сказал, я могу там жить сколько нужно…

– Ну, так чего он тогда сволочь-то? Наоборот… Я всегда знала, что Гришка – мужик порядочный! И ты давай не реви, а радуйся, что он так поступил, а не по-другому! Хотя я с тобой насчет сволочи согласна все же… Если бы мой Пашка к другой ушел, я бы прибила его за это, честное слово! Живого места бы не оставила! Да не реви, Алка, не реви! Чего теперь сделаешь-то? Ничего и не сделаешь… Сволочь он, конечно, порядочная…

* * *

Роза долго стояла у окна, вглядывалась в сгущающиеся сумерки. Дверь в комнату открылась, вошла Роза Федоровна с Маргариткой на руках, проговорила тихо:

– Хнычет уже, проголодалась, наверное… Да и спать ей пора…

– Да, бабушка. Сейчас накормлю. Давай ее сюда…

Роза повернулась от окна, и Роза Федоровна чуть не ахнула от испуга – лицо у внучки было осунувшимся и будто неживым, будто ушли из него все краски. Передавая ей в руки Маргаритку, произнесла сочувственно:

– Не надо, Розочка, прошу тебя… Не надо так горевать…

– Все хорошо, бабушка, что ты. Не переживай, тебе нельзя. Иди на кухню, тебе лекарство пора принимать… Я уложу Маргаритку и тоже приду, будем с тобой чай пить… Иди, бабушка, иди…

Роза Федоровна послушно повернулась, ушла на кухню. Села за стол, положила перед собой ладони с набухшими венами. Вздохнула горько. Вот что наделала, дура старая, а? Ведь жили себе спокойно… А теперь что? Розочка теперь страдать будет…

Она даже не поняла поначалу, что в прихожей тренькнул дверной звонок. Потом догадалась, что надо дверь открыть… Хотела встать, да ноги не шли. И сердце замерло.