— Сходится вплотную! Эссену атаковать всеми миноносцами! Полный ход, какой сможем дать — будем стрелять в упор!
Вирениус озверел, сам того от себя не ожидая, оптимизм как волной смыло, осталась одна ярость. Пусть смерть, но нужно уничтожить хотя бы одного противника, растоптать его, загнать в волны!
И ощутил, что подобные эмоции накрыли всех — всегда сражались с японцами успешно, понадеялись на это, а тут такой ошеломляющий афронт. И тут Андрей Андреевич увидел все три «сокола», которых с немыслимыми трудностями довели с Балтики. «Пронзительный», «Прозорливый» и «Резвий» рванулись в атаку, хотя волна и изношенные машины не давали им набрать ход больше 17–18 узлов. Но небольшие эсминцы шли как на параде, нацелившись на «Хатцусе», оставив крепко поврежденную, но все еще ходкую «Ясиму» броненосцам Вирениуса. Противоминная артиллерия встретила миноносцы всплесками, но редкими, видимо большая часть трехдюймовок была выбита в сражении. Потом на пути атакующих миноносцев встали высоченные столбы воды — 190 мм пушку перенесли на них огонь, как на самого опасного противника. И попали — в страшном взрыве маленький кораблик исчез, а когда дым развеялся, даже обломков нельзя было разглядеть. Но два других пустили торпеды с 2–3 кабельтовых, не дальше, и самоубийственная атака взяла еще одну жертву. Взрывом тяжелого снаряда эсминец буквально перешибло пополам, японцы стреляли на удивление точно.
— Есть! Так ему…
— Ура! Ура!!!
Два высоченных гейзера встали у борта «Хатцусе», один по центру корабля, второй ближе к корме — точно такое же произошло в ночном бою, когда погиб первый броненосец этого имени. Видимо, у Фортуны свои пристрастия и причуды, и своеобразный черный юмор. Но Андрей Андреевич уже не размышлял над странностями судьбы — с двенадцати кабельтовых «Ослябя» стал раз за разом попадать во вражеский броненосец, ведь для его десятидюймовых пушек это была практически «пистолетная» дистанция. И ни он один — «Пересвет» и «Победа» вели беглый огонь. «Ясима» поначалу отвечал, но с каждой минутой его ответный огонь слабел, сражаться сразу против трех противников, и без того израненному кораблю оказалось не по силам. Вот только добили его не пушки — непонятно откуда вылез, как-то ухитрился пролезть между «иноками», ухитрившись при этом не попасть под таран массивного форштевня, миноносец.
— Какой молодец!
Восхитился стоящий рядом Михеев, стукнув ладонью по броне. Надо быть действительно «отмороженным на голову», чтобы вот так ринуться в атаку, когда сверху пролетают, чуть ли не цепляя трубы 225 кг снаряды. Но бог покровительствует храбрым, а «лимит везения» у японцев окончился — им надо было раньше выходить из боя, удовольствовавшись полученными результатами. Все же победили бы «всухую», но захотелось большего — азарт штука страшная, особенно на войне.
— Это «Сердитый» или «Скорый», не успел разглядеть…
— Не важно, свое дело он исполнил — выпустил торпеды, — отозвался Вирениус, и произнес. — Все кресты и медали получат, если попа…
Докончить слово адмирал не успел, но вот японцам действительно вышла «попа», а вернее полная задница — четыре пуда пироксилина рвануло как раз рядом с носовой башней главного калибра. И видимо, в самом погребе от страшного потрясения детонировал боезапас — шимоза взрывчатка «вредная», и подобных экспериментов над собой не выносит. Хотя могли постараться и артиллеристы — процент попаданий десятидюймовых снарядов стал необычайно большим, промахов было намного меньше.
— Ох, ни хрена себе струя!
Страшно смотреть, когда легкой «пушинкой» срывает тяжелую башню с парой 254 мм пушек, а из недр броненосца вырывается струя адского пламени и дыма. Андрей Андреевич даже моргнул, потер ладонью глаза — он не поверил зрелищу, которое увидел за долю секунды. И в этот момент с ужасающим грохотом вражеский броненосец взорвался, исчез в огромном клубке дыма. Вирениус посмотрел в сторону «Хатцусе» — вражеский корабль уже лег на борт, войдя трубами в море. И выругавшись от души, подытожил, с нескрываемым облегчением:
— Минус два, уже лучше…
Глава 45
— Терпеть надобно, ваше высокопревосходительство…
— Да сколько можно терпеть⁈ И на помощь божью токмо надеяться⁈ А ведь не зря говорят, что дурака и в алтаре бьют!
Макаров моментально вызверился — все, что накипело в душе за долгое время, сейчас, в рубке «Цесаревича» прорвалось в гневной тираде. Степан Осипович уже не смог сдерживаться, и то, что раньше его заставляло молчать — ведь командующий флотом не может критиковать установленные порядки — теперь не послужило стопором.