Две сестры

Линдсей проследила за взглядом сестры и как будто заново увидела комнату — глазами Керри-Энн. С тех пор как она жила здесь со своими родителями, мало что изменилось. Та же самая «вагонка» на стенах; истертые доски пола под ногами, на котором там и сям были разбросаны коврики, сделанные из полосок ткани, продернутых сквозь холст; светильники в стиле «искусство и ремёсла»[29] и, наконец, разнокалиберная мебель. Взгляд ее задержался на встроенных полках по обе стороны от камина. Одну стену занимали книги и старые виниловые пластинки Арлен — главным образом, оперные арии, — а другая была отведена под коллекцию окаменелостей и минералов Теда. В углу, рядом с камином, приткнулся медицинский стеклянный шкафчик, в котором хранились камешки и окаменелые кости меньшего размера. Единственным, что ее родители любили не меньше музыки и природы, были «блошиные рынки». Дом был битком набит сокровищами, которые они натаскали сюда за долгие годы, тогда как вклад Линдсей ограничивался новой проводкой, кое-какими бытовыми приборами и сантехникой.

Керри-Энн подошла к стереосистеме и начала перебирать коллекцию компакт-дисков, собранную Линдсей.

— Значит, ты предпочитаешь классический рок? Круто. Хотя, должна признаться, как-то не представляю тебя слушающей «Степпенволф»[30]. Но, как говорится, не суди о содержимом по его обертке. — И сестра уставилась на Линдсей с таким видом, словно увидела в книге фразу, значение которой не понимала.

Линдсей слабо улыбнулась и ответила:

— Больше всего на свете я люблю книги и музыку. — Она бы страшно сконфузилась, если бы ее сестра или кто-либо посторонний видел ее в те минуты, когда она врубала музыку и отрывалась по полной, иногда даже отплясывала в нижнем белье. Единственным человеком, кто видел все это непотребство собственными глазами, была мисс Хони, но и она в былые годы не считала зазорным составить компанию Линдсей в танцах в таком же скудном одеянии. — Ты не стесняйся. Не знаю, какую музыку ты слушаешь, но здесь у нас полный набор — от Паваротти до «U2»[31].

— Кто такой Паваротти?

Линдсей изо всех сил постаралась не выдать своего изумления. Кто же не слышал о ныне покойном великом Лучано Паваротти? Но она ограничилась тем, что ответила:

— Да так, один оперный певец.

После этого она поспешила к себе, чтобы переодеться. Вернувшись в гостиную через несколько минут, она застала Керри-Энн и мисс Хони поджидающими ее у дверей. Пожилая женщина предстала во всем своем вечернем великолепии: кружевная блузка с длинными рукавами бледно-розового оттенка, в тон помаде, и пышная юбка из тафты изумруднозеленого цвета, которая негромко зашуршала, когда мисс Хони покрутилась на месте, чтобы продемонстрировать свой наряд. Довершали картину эрзац-бриллиантовое ожерелье и приобретенные через Интернет сережки. Единственной уступкой возрасту стали скромные туфли-лодочки на низком каблуке. Проведя на ногах весь день, она не собиралась и дальше ковылять на шпильках, сообщила им мисс Хони.

Линдсей ощутила себя старой девой в своем черном вечернем платье и жемчугах.

— Кто-кто, а уж вы точно знаете, как подать себя, — сказала она, с улыбкой глядя на неподражаемую мисс Хони.

— На нас никто не обратит внимания, можешь не сомневаться, — успокоила ее Керри-Энн.

Линдсей от всей души надеялась, что так оно и будет. Ей не нравилось быть в центре внимания, а что касается ее сестры… словом, лучше бы она держалась в тени.

Вскоре они уже ехали по тянущейся вдоль побережья автостраде номер 1 во взятом напрокат «хюндае» Керри-Энн. Пасифика располагалась всего в двадцати минутах езды от Лагуны Голубой Луны, но в каком-то смысле это был уже совершенно другой мир. Это место находилось достаточно близко от города, чтобы привлечь желающих жить в пригороде, посему его населяли преимущественно сливки общества, тогда как в Лагуне Голубой Луны обитали, в основном, представители рабочего класса. Казалось, каждый дюйм прибрежной полосы был использован при строительстве дорогих зданий, наподобие недавно возведенной многоэтажки, в которой жил Грант.

Когда она показалась впереди, Линдсей приступила к знакомому ритуалу: она мысленно стала перечислять все причины, по которым не может переселиться к своему приятелю. Во-первых, ни о каком уединении здесь и речи не может быть. У всех городских домов была плоская крыша, так что Грант мог видеть не только гавань, но и своих ближайших соседей, которые предпочитали загорать нагишом. Во-вторых, здесь слишком шумно. Лежать без сна по ночам, вслушиваясь в звуки разудалого веселья, долетающие со стоящих на якоре яхт, — далеко не то же самое, что засыпать под убаюкивающий рокот прибоя. В-третьих, наконец, здесь негде поставить машину — сестра в третий раз объезжала парковочную площадку в поисках свободного места.

Не успела она придумать четвертую причину, как они уже оказались возле самых дверей, которые распахнул перед ними улыбающийся Грант. Он нежно поцеловал Линдсей в губы, прошептав ей на ухо: