Две сестры

– Вот как… не знаю такого.

Матильде очень хотелось ответить: «А я и не сомневалась, что ты такого не знаешь!» – но она предпочла оставить эту шпильку при себе. Ей все чаще и чаще приходилось сдерживаться, чтобы не осыпать сестру колкостями. Лучше было до поры до времени не отравлять атмосферу в доме. Вынужденная совместная жизнь, да еще в такой тесноте, делала особенно трудной для каждой из сестер необходимость терпеть характер другой. И тяжелее всего приходилось Матильде. Ее раздражал каждый поступок Агаты, она считала сестру попросту слабоумной. Взять хотя бы ее идиотскую манеру восторгаться всем на свете – точь-в-точь безмозглая девчонка. Например, эта фраза: «Там будет даже сам Макрон. А мне так хочется на него посмотреть!» Кроме того, Матильда подозревала, что под безмятежной добротой Агаты скрываются весьма неприязненные чувства. Несмотря на уверения Фредерика, она была убеждена, что Агата хочет одного – выжить ее из дома. Матильда боялась прямо спросить у нее, так ли это, – сестра уверяла, что готова ждать сколько угодно, – но ни минуты не сомневалась, что та спит и видит, как бы от нее избавиться.

А двумя днями раньше произошел еще один странный инцидент. Матильда играла с Лили в детской и стала щекотать ее. Девочка смеялась взахлеб, как обычно смеются дети. В такие минуты племянница и тетка были особенно близки. Агата, вошедшая в комнату, молча наблюдала эту сценку, потом бросила: «Я гляжу, вам вдвоем очень весело!» Это было сказано довольно сухим тоном – более того, в нем прозвучала легкая горечь и даже нотка ревности. За последние недели Матильда особенно тесно сблизилась со своей маленькой племянницей, даже на чисто физическом уровне: Лили очень нравилось сидеть на руках у тетки, она нежно прижималась к ней, а когда ее обнимала мать, не проявляла особой радости. И конечно, Агата испытывала то, что чувствуют некоторые матери, слишком занятые работой, или матери в зажиточных семьях, чьи дети привязаны к ним куда меньше, чем к своим нянькам. Разумеется, Агата была очень довольна, что ее дочка и сестра так любят друг дружку, но она знала, что эта привязанность рано или поздно неизбежно должна измениться и Лили обратит свою любовь на маму. Матильда ошибалась, приписывая сестре ревность, – она лишь зарождалась, но еще не выросла; скажем так: наши героини пока стояли на пороге этого чувства.

28

В следующий вторник Матильда стала готовиться к вымышленному дню рождения Сабины. Такому же иллюзорному, как и ее собственная жизнь. Каждый день ей все больше казалось, что она ведет нереальное существование, блуждает в каком-то призрачном царстве, где все ее поступки никак не могут воплотиться в действительность. Если прошлое мало-помалу становилось расплывчатым, то будущее принимало форму нелепой комедии, в которую никто не мог поверить. Сестры пожелали друг дружке весело провести вечер, и Матильда добавила: «Поцелуй за меня Эмманюэля!» [31]И Агата с намеренно широкой улыбкой ответила: «Непременно!» Обе сестры поневоле прибегали к юмору, пусть даже самому нелепому или убогому, лишь бы показать, как у них все хорошо. В результате их отношения становились день ото дня все более наигранными. Матильда наметила себе бар в другом конце города, где уж точно не рисковала наткнуться на знакомых. Сначала она решила пойти в кино на один-два сеанса, но ей очень уж не хотелось сидеть там одной, а ведь эти кинопоходы были одним из любимейших развлечений для них с Этьеном. Они купили абонемент и смотрели все фильмы подряд – и плохие и хорошие – практически каждое воскресенье[32].

Итак, Матильда выбрала это захудалое бистро и, словно в довершение всех бед, заняла место в дальнем конце зала, рядом с туалетами. Это был унылый закуток, слабо освещенный мигающими неоновыми трубками. За исключением таких же неприкаянных бедолаг, как она, или незаконных парочек (что, в общем, одно и то же), ни у кого не возникало желания располагаться тут. А вот Матильда, как ни странно, чувствовала себя в этом месте почти хорошо. Оно никак и ничем не было связано с ее воспоминаниями. Само уродство помещения заставляло отрешиться от прошлого. Неподалеку от Матильды сидели двое мужчин, говоривших по-польски.

Подошедшая официантка молча стояла перед Матильдой. Интересно, уж не штрафовали ли ее за каждое произнесенное слово? Как бы то ни было, она терпеливо ждала, когда сидевшая перед ней посетительница ознаменует наконец свой приход выбором напитка. Матильда заказала виски без льда, так и не услышав ни звука из уст официантки. Возможно, эта особа прониклась духом авангарда и пыталась работать, не выражая своего мнения. Но могло быть и другое объяснение: просто она давно убедилась, что люди, приходящие в этот убогий бар, не нуждаются в разговорах.