Две силы

– Когда прикажете обратно? – спросил шофёр, но спросил не у товарища Чикваидзе, а у Серафимы Павловны, что снова подняло в душе товарища Чикваидзе всякого рода к кровожадные соображения.

– Я сама в Неёлово позвоню, – небрежным тоном сказала Серафима Павловна.

“Значит, торчать тут собирается,” – подумал Чикваидзе. “Ну, чем дольше – тем лучше.Отсюда уж живой не уйдет…”

В клубных комнатах было пусто, чисто прибрано и холодно. Товарищ Чикваидзе разыскал Степаныча и приказал ему затопить печку в одном из “номеров”, как назывались отдельные спальни для более или менее высокого начальства. Серафима Павловна пошла переодеваться и снова возникла перед товарищем Чикваидзе в наряде, представляющем собою не слишком живописную смесь Дальнего Запада Америки с Средне-Сибирским текстильторгом. На ней были ослепительно жёлтые сафьяновые сапожки, пёстрая, квадратиками, блузка, вокруг шеи был замотан синий с красными разводами платок, лиловый с розовыми разводами шарф покрывал её голову, и только для юбки не нашлось соответствующей заместительницы. Товарищ Чикваидзе посмотрел на Серафиму Павловну с видом плохо скрытого скептицизма. Серафима Павловна, презрительно поджав губы, взяла свою корзинку и, не говоря ни слова, направилась в лес. Степаныч принёс вязанку дров, с грохотом сбросил её на пол и стал затапливать печку. Товарищ Чикваидзе взвалил на спину свой рюкзак, взял двустволку и тоже пошёл в лес.

Яркие краски Серафимы Павловны ещё мелькали среди деревьев. Товарищ Чикваидзе пошёл в приблизительно противоположную сторону, потом, сделав большой обход, очутился в тех местах, где, по его соображениям, должна была околачиваться Серафима Павловна. Для Чикваидзе не было никакого сомнения в том, что грибы – это только камуфляж. Но что, в самом деле, эта стерва собирается здесь делать? Над этим вопросом товарищ Чикваидзе ломал свою голову всю дорогу, но никакого, даже приблизительного ответа найти не мог. Что, в самом деле, ей делать тут, в тайге? Единственное, что могло бы быть – это какие-то розыски по поводу убитого телохранителя товарища Бермана, но для этой цели не Серафиму же Павловну посылать? Это предположение исключалось начисто. Но так же начисто исключались и все другие предположения.

Совершив несколько маневров, товарищ Чикваидзе напал на след Серафимы Павловны – помятая трава, обрезанные ножки грибов… Товарищ Чикваидзе полез на четвереньках, и яркие краски Серафимы Павловны снова мелькнули среди кустов. Серафима Павловна лежала животом на земле и сквозь ветки кустарника смотрела на клуб. “Значит, в клубе что-то ищет”, – подумал товарищ Чикваидзе.

До Серафимы Павловны было шагов сорок и её яркие краски представляли собою соблазнительную мишень. Товарищ Чикваидзе вытащил из кармана револьвер, взвёл для верности прицела курок, но потом сообразил, что всё это ерунда: до клуба шагов полтораста, выстрел услышит Степаныч, да за сорок шагов из этого аркебуза не очень-то попадёшь. С тяжким вздохом товарищ Чикваидзе запрятал револьвер снова в карман и утешался мыслью о том, что не всё ещё потеряно, и что остается, по крайней мере, день, а то и больше.

Полежав некоторое время, Серафима Павловна встала и, описав около клуба полукруг, очутилась с другой его стороны, где снова улеглась на живот и снова стала смотреть. За нею, большей частью на четвереньках, следовал почти невидимый товарищ Чикваидзе. Так, оба кружили вокруг клуба, пока товарищу Чикваидзе это занятие не стало надоедать. Было очевидно, что Серафима Павловна вовсе не собирается удаляться вглубь леса, а здесь, у самого клуба, ничего сделать было нельзя: Степаныч что-то там хозяйничал во дворе, из конюшни доносился забубенный свист кого-то из беспризорников. Нет, ничего не выйдет. Глупо. Если бы была малокалиберная винтовка, это ещё туда-сюда – выстрела почти не слышно, можно было бы наверняка в голову влепить.

Стал накрапывать мелкий дождик, и товарищу Чикваидзе стало скучно. Не так далеко, верстах в четырех, на берегу речки стоял такой уютный рыбачий шалаш, вот туда бы залезть! Ни Бермана, ни Медведева, ни Серафимы Павловны, только он, товарищ Чикваидзе, тайга, небо, два литра водки и закуска. Дождик стал усиливаться. “Ну, и пусть себе, стерва, мокнет,” – не без злорадства подумал Чикваидзе и зашагал к шалашу.

Серафима Павловна продолжала описывать круги вокруг клуба, как коршун вокруг своей добычи. Промокнуть она успела до костей. Яркие краски Средне-Сибирского текстильторга потекли у неё по лицу. Потом дождик как-то унялся, Степаныч со своим беспризорником пошли в лес, и Серафима Павловна почувствовала себя, как Цезарь, когда тот, сняв штаны, вошел в воды Рубикона: или сейчас, или никогда!