Две силы

– Одиннадцать, Валерий Михайлович, – ответил Федя каким-то субординационным тоном.

– Возьми с собой восемь, ты девятый, скачи к заимке. Вышли вперёд двух-трёх разведчиков, чтобы не попасть в засаду. Вы, Потапыч, займитесь вьюками.

– Оружие бы хорошо подобрать…

– Не нужно. Только патроны. Да и то потом. Действуйте!

Потапыч как-то бессознательно вытянулся и ответил по-военному:

– Слушаюсь, Валерий Михайлович.

– Так, значит, вы и есть тот Светлов, – жалобным голосом сказал Петренко, – за которым нас, вот, гоняли. Взяли бы вы меня с собой, товарищ Светлов, ей Богу.

– А что вы делать будете?

– Землю пахать. Землю пахать хочется.

– Демобилизуют вас, будете пахать.

– В колхозе-то? Там не я пашу, там на мне пашут… Взяли бы вы меня с собой, ей, Богу…

Петренко всё ещё сидел на земле, поджав под себя повреждённую ногу и снизу вверх смотрел на Валерия Михайловича умоляющим взглядом.

– Позвольте доложить, Валерий Михайлович, – военным тоном сказал Потапыч. – Парень, действительно, свой, попал по мобилизации, ну, конечно, проверяли там, кто папаша, кто мамаша, меня, ведь, тоже проверяли, а разве проверишь, что у человека на душе делается…

Валерий Михайлович ещё раз оглядел Петренко.

– Ну, чёрт с вами, едем вместе, там посмотрим.

– Вот и спасибо, Валерий Михайлович. Спасибо, что не побрезговали. А, может, и я ещё на что, кроме как пахать, пригожусь…

Уцелевшие кони были пойманы и навьючены. Федя в числе девяти всадников, указал по направлению к заимке. Светлов, Потапыч, Петренко и ещё два мужика тоже двинулись вслед за Федей через речку. На опушке леса валялось несколько трупов. Валерий Михайлович приказал собрать все патроны, винтовок и так было достаточно и с той, и, тем более, с другой стороны. Караван медленно втянулся в лес.

Лицо у Валерия Михайловича стало каким-то серым, колючим и почти отсутствующим. Всё было очень нехорошо. Точно он, Валерий Михайлович, волочил за собою какую-то бесконечную цепь горя, несчастий, убийств. Вот, сколько жизней только на один отрезок его жизненного пути от Лыскова до заимки. Не стоит считать. И, кроме того, до заимки ещё не добрались, да неизвестно, доберутся ли. И неизвестно, цела ли ещё заимка. А если и цела?

– Потапыч, – резким тоном спросил Валерий Михайлович, – как звать жену Еремея Павловича?

– Дарья Андреевна.

Что он, Валерий Михайлович, скажет этой женщине? Вот, приехал дорогой гость с радостными вестями? И как быть с Еремеем?

Челюсти Валерия Михайловича сжались ещё крепче. Как много, много раз в прошлом, так и сейчас, вопрос приобретал некоторый принципиальный характер. И, как и в прошлом, осложнялся, так сказать, техническими деталями. В данном случае технические детали сводились к тому, что по всем разумным данным вся эта экспедиция, пока что закончившаяся арестом Еремея, была предпринята по собственной инициативе Медведева, и что, по тем же данным, Берман не имеет никакой возможности освободить Еремея даже и при его, Бермана, почти неограниченной власти над жизнью и смертью миллионов людей. Там, на перевале, Валерий Михайлович пообещал Берману не предъявлять ему невыполнимых требований. Требование об освобождении Еремея было невыполнимым. Или почти невыполнимым. Как это ни было парадоксально, для дела, для борьбы, для ликвидации этого и в самом деле сатанинского аппарата, олицетворявшего собою по мнению Валерия Михайловича, если и не абсолютное зло, то наибольшее в истории человечества приближение к абсолютному злу, жизнь Бермана была неизмеримо дороже жизни Еремея. Держа в руках Бермана, живого Бермана, можно было добиться очень многого. Жизнь Еремея, с точки зрения дела, была почти безразличной. Имеет ли он, Валерий Михайлович, моральное право рисковать интересами дела, то есть жизнью миллионов людей, в интересах спасения жизни Еремея. Валерию Михайловичу вспомнились горячечные рассуждения Раскольникова о Наполеоне и “твари дрожащей”, рассуждения не только горячечные, но и глупые, как он всегда их оценивал. Теперь они представились в несколько ином свете. У Раскольникова был выбор: можно было убивать и можно было не убивать. У Валерия Михайловича этого выбора не было. Нужно, чтобы погибли или Берман, или Еремей. Если Берман освободит Еремея, что технически было вполне возможно, то, он, вероятно, подпишет себе смертный приговор, Медведев уж сумеет использовать весь клубок событий и, спасая, может быть, самого себя, сделает всё, чтобы погубить Бермана…

Валерий Михайлович посмотрел на часы. Было без пяти четыре. Оставалось ещё два часа и пять минут. За это время нужно выработать какой-то план…

Валерий Михайлович, сидя в седле, закурил папиросу. Потапыч искоса посмотрел на него, и какой-то невысказанный вопрос застрял у него в горле – лицо Валерия Михайловича не предрасполагало к вопросам.