Две силы

– А жизнь-то там какая – благодать, – сказала Дуня. – Мужики там хорошие, хозяйственные, колхозов нету. И птица, и рыба, и пчельники – умирать не надо.

– Да, умирать не надо бы, а, вот, умираем.

– Я и говорю, езжайте с нами, Валерий Михайлович.

– Ну, положим, вы этого не говорили.

– Всё равно, куда вам податься? Осень вот скоро, тайга, люди тут звереют, за бляшку человека зарежут.

– За какую бляшку?

– За орден там, что ли, всё равно. А у нас там всё благородно, тихо, никакой тебе обиды нету, ягоды, мёд, полотно своё, мы вас там женим.

– А я, может быть, женат?

– Это в Загсе-то? Тоже свадьба, уж лучше вокруг ракитова куста.

– А то вы бы в самом деле, Валерий Михайлович, – неуверенно сказал Жучкин. – Конечно, я понимаю, у вас виды свои, а что Дуня там бабье свое мелет, так это от чистого сердца. У папаши ейного – действительно благодать. По зиме медведя бить будем. И тигра попадается. И зубр ходит, рога промышлять можно. А? Вы с вашей аппетической, да и мой винт спуску не даёт! А там с партией и с охраной – ну их к последним чертям.

– А вы в партии были?

– Околачивался. По глупости лет. Думал, и в самом деле, трудящиеся там и всё такое. А потом вижу: кто позагрёбистее, тот и давит, нет, я – на заимку.

Авдотья Еремеевна ожидающе смотрела на Светлова. И её бабье сердце таяло от чего-то – от жалости, что-ли? У Светлова были тонкие руки, явно не видавшие тяжёлого труда, была где-то в лице, где-то в уголках глаз какая-то давняя тяжкая усталость.

– Я, конечно, Валерий Михайлович, не знаю, вы – человек образованный, вам и самим видно. Но ежели податься некуда, давайте вместях, Дунин папаша медведь медведем, лошадей на себе таскать может, ей, Богу, правда, а мужик – не обидит. Тишина там, а властей и вовсе никаких нету. Года что-то с три тому назад сунулись, так никто и не ушёл, вроде, как из вашего взвода.

– А что там такое?

– Заимка одна – изб с десяток будет, поп есть, церковку построили. Благородно живут. До них только знающему человеку добраться. Было бы легче, я бы и раньше туда подался.

– Было бы легче, – сказала Дуня, – так и охранники твои пробрались бы. Вы, Валерий Михайлович, выпейте ещё стаканчик, вот тут грибки в баночке…

Светлов откинулся назад, набил трубку и посмотрел: Авдотья Еремеевна явно волновалась, лицо у неё порозовело ещё больше, на глазах явно навёртывались слёзы. Она представила себе Светлова в тайге – одинокого, преследуемого, и ей было так жалко, так жалко, оптического прицела Авдотья по бабьему своему уму в расчёт не принимала. Жучкин смотрел на Светлова вопросительно и дружелюбно, на лице его, кроме того, отражался ряд недодуманных мыслей и невысказанных вопросов. По своей охранной службе он знал: за рядовой “контрой” целого взвода не пошлют, да ещё так скорострельно. Видимо, важная птица, да, вот, только, какая? Подвести, он не подведёт, после боя со взводом ему никакого отступления нет. А человек образованный, и винтовка американская, но эта уж спуску не даст. Две винтовки в тайге – всегда лучше, чем одна. И, кроме того, Жучкин чувствовал в Светлове какую-то очень уж уверенную в себе силу, только не мог сообразить, какую именно. Светлов уставился глазами на костёр, действительно, осень на носу, горы скоро в снегу будут – Иркутская задержка подвела. Были ещё и другие соображения, много других соображений. Светлов незаметно для самого себя слегка вздохнул. Авдотья обрадовалась сразу:

– Ну, вот видите, ещё недели две – дожди пойдут, чего вам тут мокнуть?

Светлов посмотрел на Авдотью Еремевну, и в его глазах не было улыбки:

– Вот, вы ведь меня не знаете, а приглашаете.

– А чего знать-то? И знать тут нечего. Я сразу, ещё в Лыскове, моему Матвеичу (его и Потапычем зовут) говорила: “Сразу видно – человек понимающий, человек образованный”. Чего вам по тайге медведем шататься? За горы, на Китай, уже не проберётесь, поздно.

– А по чугунке, – сказал Жучкин, – по чугунке уже телеграммы дадены. Да и по всем постам – тоже, я уж это знаю. А физиономия у вас, товарищ Светлов, уж вы не серчайте, приметная. Там старатель, сезонник, мужик какой – кто его разберет, много их ходит. А человека образованного за сто вёрст видно, а откуда он, а отчего он тут – вот и влипли.

– Даст Бог, не влипну, – сказал Светлов и усмехнулся снова.

– Одному Бог даст, а у другого Бог возьмёт, не искушай Господа Бога Твоего всуе, – сказала Дуня. – Я к тому говорю, что вы подумайте, какое у вас там намерение есть, я не знаю, я только от чистого сердца…

Светлов посмотрел на Дуню и на Матвеича и сказал:

– Нужно подумать.

– А вы и не думайте, ежели так. Что тут думать? Езжайте вместе, ей-Богу, езжайте.

Светлов смотрел на Дуню, смеясь, но в глазах его никакой усмешки не было, смеялись только губы.

– Ну, что-ж, едем Авдотья Еремеевна.

– Урра, – заорал Жучкин и даже на ноги вскочил, – руку, товарищ, вот вместе мы им, сукиным сынам покажем…