Две силы

Рассматривая события с этой точки зрения, товарищ Кузнецов понял, во-первых, то, что бродяга его одурачил и, во-вторых, то, что если бы он, Кузнецов успел бы бродягу подстрелить, то ещё были бы какие-то шансы избавиться от личной ответственности. В данном же положении этих шансов не было никаких. Прибудет следствие и установит всё так, как если бы следственные агенты всё время сидели бы в кустах и всё фотографировали бы. Тут будут и следы машины, и следы конвоя, и какие-то трупы в реке… В лучшем случае Кузнецову грозила ответственность за тяжкий служебный промах. А в худшем?

Группа отправилась по личному приказанию Бермана, а личные распоряжения Бермана были очень категорическими. Значит, дело было не из пустяковых. Что, если вместо обвинения в промахе, будет предъявлено обвинение в соучастии? Товарищ Кузнецов очень хорошо знал традицию данного учреждения – лучше запытать на смерть десяток невинных, чем пропустить одного подозрительного, не говоря уже о виновном. Товарищ Кузнецов не был так наивен, чтобы не видеть всей подозрительности этого происшествия. Что же дальше?

Лейтенант Кузнецов сидел под мостом, дрожал от холода и всё думал. Конечно, проще бы всего – бросить всё и скрыться в тайге. По своей работе в учреждении он знал, как много всякого беспаспортного и подозрительного люда шатается по гигантской территории от Оби до Охотского моря и от Ледовитого Океана до Южного Алтая. Скрыться, заняться золотоискательством, кто в тайге найдёт? Но тогда что будет с семьей?

У лейтенанта Кузнецова была жена и дочь. Женой он, правда, интересовался мало, она была не первой и, вероятно, не совсем последней. Но к двухлетней дочке лейтенант питал чувства, которые для него были новы. Сам-то он сбежит. Семья останется. И по советскому правосудию отвечать будет семья. Лейтенант представил себе девочку погибающей от голода в какой-нибудь колонии беспризорных детей, только тогда весь ужас его положения предстал перед ним во всей его прозаической обнаженности. Словом, так: или он, или дочурка. Третьего выбора, по-видимому, не было.

Лейтенант Кузнецов сидел под мостом, дрожал от холода и сырости и всё думал. Наконец, выход, такой простой и ясный, был найден…

– Ну, что-ж, товарищ Сидоров, давай вылезать.

– Слушаюсь, товарищ командир.

Цепляясь за мокрые камни берега, оба вылезли на мост. Здесь, на мосту, ветер был ещё более пронзительным, скудные звёзды скупо и нехотя, словно по карточкам, освещали ущелье.

Никаких подозрительных звуков слышно не было.

– Пройди осторожно на ту сторону моста и посмотри, что там, – приказал лейтенант.

– Слушаюсь, товарищ командир.

Сидоров осторожно двинулся вперед. Лейтенант поднял свой пистолет и, целясь в самую верхушку Сидоровского черепа, спустил курок. В лучший мир Сидоров перешёл самым комфортабельным из всех возможных путей – без всяких предисловий.

В течение нескольких дальнейших минут лейтенант Кузнецов развивал стремительную деятельность. Простреленный череп Сидорова он свесил за край моста, чтобы кровь не запачкала его обмундирования. Потом стащил с трупа сапоги, штаны, гимнастерку и прочее, разделся и снова оделся во всё Сидоровское, включая и белье, кстати, всё это было сравнительно сухим. Свою собственную фуражку он прострелил сзади и внутренность её вымазал Сидоровскою кровью, сбросил её с моста, но не в воду, а на берег. Потом всё своё обмундирование он связал в узел, поднял с настила моста чью-то валяющуюся фуражку и исчез в тайге, приблизительно по тому же направлению, по какому исчез и Стёпка.

Уже завтра тут, конечно, будет следственная группа. Единственный след, который она найдёт от старшего лейтенанта Кузнецова – это его фуражка, простреленная сзади и наполненная кровью и мозгом. В списках Средне-Сибирского отдела НКВД фамилия Кузнецова будет заменена чьей-то иной, семья получит что-то вроде пенсии, а сам Кузнецов будет считаться погибшим на посту. Всё очень правильно. Вопрос об угрызениях совести не обсуждался ни на одном партийном собрании, и этот вопрос был товарищу Кузнецову чужд совершенно. Он никогда не читал Гоббса, но и без Гоббса знал, что человек человеку хуже, чем волк, человек человеку – чекист.

Пройдя по тайге ночь почти ощупью, и день – почти бегом, бывший старший лейтенант Кузнецов разложил костёр, сжёг на нём всё своё бывшее обмундирование, разметал и рассеял его пепел, и начал новую жизнь, с которой мы, может быть, ещё столкнемся…