Две силы

Стёпка слез с дерева в достаточно тревожном настроении. Через перевал, значит, ходу нет. Через гребень с Лыском никак не пройти, да ещё неизвестно, можно ли пройти пешему. Кроме того, через луговины днём идти было нельзя – вот вылетит такая железная сорока и поминай, как звали, на луговине никуда не укроешься.

Стёпка снял с коня весь его багаж, часть запихал под подходящий куст, жалко было, да что поделаешь! Всё самое нужное засунул в спинной мешок и дошёл до такой степени самоотвержения, что даже и водку с собой не взял. Некоторые размышления вызывал только портфель: он не был тяжёл, путного в нём ничего не было – какие-то бумажки, прочитать которые у Стёпки не было ни охоты, ни квалификации, потом портрет вот этого Светлова, Стёпка ещё раз достал бумажку и ещё раз посмотрел на портрет: образованный, видимо, мужчина этот Валерий Михайлович Светлов, вишь, сколько денег за него обещано! После некоторого колебания Стёпка запрятал портфель в свой мешок.

– Плеч не давит, а пригодиться может.

Уже стемнело. Ведя Лыско на поводу, Стёпка стал перебираться через луговину. После неё начинался небольшой спуск, заросший жидким лесом. Дальше почва опять подымалась до самого гребня, Стёпка знал эти места, шла сначала луговина, потом шёл спуск, заросший мелким лесом, потом снова подъём, голый, густо засыпанный мелким камнем. И дальше – почти отвесная стена гребня.

Сейчас можно было перебираться через луговину, ночью никакой самолёт ничего не увидит. Стёпка сел верхом на Лыску и шагом тронулся вперед. Где-то ещё гудели самолёты, вызывая у Стёпки неуютное чувство, что он ничем, кроме ночи, не защищен. И, вдруг, в нескольких верстах от него, на небе показалась небольшая яркая точка. Через несколько секунд она вспыхнула нестерпимо ярким пламенем. Стёпка успел соскочить с коня и заставить его лечь на землю, и сам лёг рядом. Точка всё разгоралась, но от Стёпки она была слишком далеко, может и Стёпки ещё не видно. Но если загорелась одна, почему не загореться и другой?

Когда ракета потухла, Стёпка стремительно повернул назад, в перелесок. Едва он успел вместе с конем. Гребень был всё ближе и ближе. Вправо, наискосок, была какая-то расселина, глубокая и чёрная, видимо, заросшая кустарником. Расщелина могла быть спасением. На бегу Стёпка всё-таки обдумывал своё положение, и решил живым не даваться никак: все жилы вытянут, все суставы выворотят, а в чём ему, Стёпке, сознаваться? Да ещё и убитые конвоиры. Нет, пули из винтовки – в красноармейцев. Пулю из пистолета – себе в лоб.

Загудели новые самолёты, и из них стали сыпаться такие же белые грибы как те, которые Стёпка в бинокль заметил у перевала. Грибы падали на землю, и из-под них выскакивали люди. В форме и с винтовками. В детали Стёпка всматриваться не стал. Один из грибов упал по дороге между Стёпкой и расселиной, от гриба отделился и выскочил красноармеец. Стёпка вскинул винтовку, и едва успел красноармеец как следует стать на ноги, как Стёпка спустил курок. Красноармеец нелепо ткнулся лицом в камни и замер. Стёпка повернулся назад и в несколько последних выстрелов вложил всё своё таёжное хладнокровие и весь свой охотничий опыт. Винтовка была автоматической, а Стёпка не имел обыкновения давать промаха. От тех грибов, которые упали подальше, вскакивали новые люди, много людей, и бежали к нему, но они были далеко, с полуверсту. Стёпка снова бросился бежать, туманно изумляясь тому, что в него не стреляют, должно быть, живым хотят взять, ну, это ещё бабушка надвое ворожила. Но подбегут ближе – ногу прострелят, чтобы и бежать не мог, и живым попался. Если ногу, то ещё хорошо – успею застрелиться, а если в живот? Потеряешь сознание, а потом будут жилы вытягивать и суставы ломать. Стёпка закинул винтовку за плечи, на бегу вытащил пистолет, чтобы успеть не даться живым. Гребень был уж в нескольких шагах, расселина зияла черным своим провалом, и Стёпка понял, что выхода нет. К нему бежало десятка два человек и, пока он будет карабкаться по расселине, ему из винтовок все суставы перебьют. Уже окончательно выбившись из сил, задыхаясь и спотыкаясь, Стёпка бежал вдоль гребня, и вдруг сразу с карниза этого гребня затрещали новые выстрелы, и откуда-то справа из какой-то ложбины выскочил красноармеец с винтовкой наперевес, с искаженным от злобы и страха лицом и заорал:

– Сдавайся, говорят тебе, сукин сын!

Стёпка уже ни о чём не думая, выпустил в красноармейца несколько пуль подряд и только потом с ужасом сообразил, что для него самого, может быть, и пули никакой не осталось. Ну, теперь, всё равно – конец. Стёпка всунул ствол пистолета в рот и с ужасом почувствовал, как тяжело это маленькое-маленькое, но последнее, самое последнее движение – нажим на спуск. Сердце колотилось, как раненая птица, перед глазами ходили кровавые круги, кто-то сверху что-то орал, и вдруг Стёпка заметил, как перед самым его носом, извиваясь, падает верёвка, а на верёвке – петля. Какой-то медвежий голос сверху, с карниза, ревел ревмя:

– Сунь, паря, ногу в петлю, вытянем!