Две силы

В версте-полутора стоял огромный старый кедр. Степаныч привязал топор к верёвке, закинул его за один из нижних сучьев и с ловкостью, несколько неожиданной для его неуклюжего тела, вскарабкался наверх. Метрах в семи-восьми от земли оказалось дупло. Степаныч засунул туда свою руку и извлёк металлический ящик, размером в небольшой чемоданчик, спустился вниз, отвинтил от ящика его боковую стенку и произвел какую-то манипуляцию. В результате этой манипуляции, в ящике загудело нечто вроде моторчика, и через несколько минут вспыхнула маленькая-маленькая зелёная лампочка. Степаныч произвел другую манипуляцию, в результате которой выскочила дощечка с телеграфным ключом, на котором Степаныч стал что-то настукивать. Зажглась красненькая лампочка, и из какой-то щёлки поползла узенькая бумажная лента с точками и чёрточками. Все эти манипуляции заняли около четверти часа, после чего Степаныч завинтил ящик, засунул это в тот же спинной мешок и затрусил домой.

Ванька и Васька были уже в полном вооружении. Кроме высоких кожаных сапог, кожаных курток на меху, у каждого было по топору, кинжалу, пистолету, винтовке, двустволке и по паре восторженных глаз. Кони стояли осёдланные и навьюченные. Степаныч осмотрел всё это одобрительно-ироническим взором.

– Вот, Монтигомо – Ястребиные Когти!

– А что это, дяденька?

– А, вот вроде вас.

– А вы давеча по иному сказали.

– Бывает и по иному, эх, учить вас надо.

– Чему учить?

– Ну, хотя бы грамоте.

– Да кто ж учить будет?

– Я буду.

– Так вы сами неграмотный.

– Я вчера неграмотным был, сегодня я уже грамотный.

– Так разве можно в один день?

– Бывает, ну, катимся. Тащите соломы.

Степаныч направился к сараю и взял два снопа соломы. Близнецы тоже взяли по два. Степаныч вошёл в свою конуру.

– Ну, теперь валите солому, а на солому всё, что попадёт. Иллюминацию устраивать будем.

– А что такое иллюминация?

– А это когда весело горит.

– Пожар, значит?

– Весёлый пожар. Валите всё.

Беспризорники, охваченные радостью разрушения, стали валить на солому всё: и чучела, и кровать, и стол, и табуретки. Потом принесли ещё несколько снопов и положили их в спальнях, канцелярии и прочих местах. На солому набросили дров.

– Ну, а теперь – все окна и двери настежь и тащите керосин.

Несколько бидонов с керосином были вылиты на солому и дрова. Всё это Степаныч торжественно поджёг спичкой. Вольный лесной ветерок, пропитанный озоном и прочими такими веществами, вливался в раскрытые окна и двери. В сарае, наполненном соломой, сеном и дровами, не нужно было даже и керосина.

– Ну, а теперь – айда!

– Дяденька, может, можно посмотреть?

– Что посмотреть?

– А как гореть будет.

– Ну, на это уж товарищ Берман посмотрит. Айда.

ЕЩЁ СТУПЕНЬКА

Серафима Павловна была в полубесчувственном состоянии. Даже и визжать перестала, кстати, кто тут, в тайге, услышит? Она бы охотно упала в обмерок, но падать с конской спины, хотя бы и в обморок, было небезопасно. Судорожно сжимая коченеющими пальцами конскую гриву, Серафима Павловна неслась на бешеном, раненном коне куда-то вдаль-вдаль-вдаль. Временами ей казалось, что она умерла, и что это черти несут её куда-то, в ад, что ли? А вдруг он и в самом деле существует? Вот что сзади так нестерпимо печёт… Серафима Павловна захотела было даже и перекреститься, но для этого нужно было выпустить гриву. В воспалённом мозгу возникала то икона в доме её родителей, то паучье лицо Бермана, то лицо её мужа таким, каким она видала его в последний раз. В последний раз… Но всё это опять заглушалось болью, страхом, скачкой. Откуда-то из-под земли неслись какие-то страшные голоса. С предельным усилием воли Серафима Павловна открыла глаза. Какая-то полутьма, какие-то черти с огоньками во рту что-то кричат и бросаются на неё, Серафиму Павловну. Ну, значит, кончено, вот тебе и союз воинствующих безбожников – обманули, сволочи…

Какие-то руки вцепились в Серафиму Павловну и стащили её с коня. Конь стоял, дрожа всем телом и потом грохнулся на землю. Какой-то дядя начальственной внешности протиснулся сквозь толпу колхозников:

– Что это тут за скандал?

– Вот, товарищ Петров, какаясь-то баба на коне и вся в крови.

– Какая баба?

– Да вот, поглядите, конь тоже в крови. Должно быть из Лесной Пади скачет. Еле перехватили. Конь-то без узды.

Товарищ Петров, секретарь Песковской партячейки, наклонился над телом Серафимы Павловны.

– Вы, женщина, откудова?

Серафима Павловна снова открыла глаза. Вокруг неё стояла толпа возбуждённых мужиков и баб, а над ней склонялся какой-то дядя с горящей цыгаркой в зубах. Нет, чертями не пахло, безбожники, может, и не такие дураки…

– Телефон у вас есть? – спросила Серафима Павловна умирающим, но повелительным голосом.

– Ну, есть, а вам что?

– Сейчас же вызовите мне товарища Бермана. Скажите, Серафима Павловна убита, очень важное сообщение.

Имя Бермана произвело магическое впечатление.

– Вы тут чего, сволочи, столбами стоите? Не можете товарищу помочь? Возьмите так, несите в партком. Я, товарищ Серафима Павловна, сей минут вызов сделаю, вы уж потерпите, сей минут.