Читаем Две силы полностью

Берман откинулся от бинокля и снова вытер холодный пот. Ах, да, этот егерь в Лесной Пади. Да, этот разговор с начальником дивизии на берегу речки, который мог бы быть подслушан егерем. Но если и этот разговор мог быть и подслушан и передан, тогда, значит…

Это могло значить очень многое. Берман собрал все свои силы. Сейчас всё-таки нужно сделать всё, чтобы поймать бродягу. По радио Берман дал приказ самолётам продолжать поиски по ту сторону перевала. Пеших пограничников трудно было собрать, они рассеялись по предгорью, и радио связь была только с двумя пунктами, где сидели командиры парашютных взводов. Берман приказал собрать людей и послать их через перевал, хотя ясно понимал, что шансов на успех нет уже почти никаких. Может быть, самолёты…

Было видно невооруженным глазом, как уцелевшие парашютисты собирались около своих командиров, как один самолёт, потом другой, пронеслись сквозь узкую щель перевала. Потом затарахтел пулемет, у Бермана стало легко на сердце, значит, беглеца всё-таки обнаружили. Потом раздался глухой и тяжкий взрыв, который в пределах вероятности мог означать только одно – гибель самолёта. Потом другой, более глухой, но, конечно, такого же значения. Оставалась надежда на пехоту. Но как медленно, как муравьи пробиралась она к перевалу… Берман послал ещё около дюжины пограничников, которые составляли нечто вроде его личного экскорта, и стал ждать. Больше ничего не оставалось делать. Он закурил свою таинственную папиросу и попытался ещё и ещё раз охватить непонятные происшествия последних дней… Час проходил за часом, папиросы исчезали одна за другой… И вдруг, со стороны горы раздался какой-то, как-будто бы как-то знакомый голос:

– Эй, ты, цыганская образина…

Берман повернулся. Если бы он увидел призрак своей давным-давно помершей мамаши, впечатление было бы не таким потрясающим. Но вместо давным-давно помершей мамаши к Берману шествовал бродяга. Вид у бродяги был изысканно хамский, даже и походка как-то каррикатурно повторяла походку Бермана – носки врозь, колени подогнуты, ноги волочатся. За спиной бродяги болталась винтовка. В руке белело нечто вроде бумажки. На физиономии была написана такая наглость, что Берман готов был зубами скрипеть. Несколько в стороне от линии, по которой двигался бродяга и шагах в ста позади его, из-за кустика выглядывало дуло винтовки, устремлённое непосредственно на Бермана.

Берман понял, что он, наконец, попался.

Берман хотел было оглянуться вокруг, но сдержался. И не оглядываясь, он знал, что никакой помощи ждать нечего, даже телохранителей он послал на перевал, стрелки-парашютисты разбросаны у подножья хребта в версте-двух от его самолёта, чья-то винтовка не спускает с него своего прицела, на расстоянии ста-полутораста метров промаха она, конечно, не даст, а рядом стоит этот таёжный бродяга… От бродяги довольно ясно несло водкой. В своей безопасности он настолько был уверен, что даже винтовки из-за спины не снял. В руках у него белел какой-то клочок бумаги, а на лице было написано, так сказать, торжество победителя.

– Ну, что, попался, насекомая сволочь, а помнишь, как ты на меня борова твоего напущал?

Стёпка куражился. Повторяя классический жест борова, он сжал свою жилистую длань в кулак, но даже и не замахнулся. В лице Бермана было всё-таки что-то такое, что вызывало известный респект даже и у Стёпки. На этом лице не пошевелился ни один членик, на нём не было ни испуга, ни удивления, не было ничего. Берман понял, что беленький клочок бумажки мог относиться только к нему, и молча протянул руку, как протянул бы он её своему подчинённому, вошедшему в его кабинет с какой-нибудь телеграммой. Стёпка разжал кулак и передал бумажку Берману. На ней, косым, мелким и твёрдым почерком было написано:

“Следуйте за подателем, вам ничто не угрожает”. “Следовать”, конечно, приходилось. Почерк был хорошо знаком, у Бермана годами выработалась профессиональная память на лица, почерки, имена, даты и прочее такое. Да, почерк был знакомым. Один из отделов подведомственного Берману учреждения занимался даже и графологическим анализом почерков различного рода людей, пытаясь таким образом установить их слабые и их сильные стороны. Берман вспомнил графологические определения автора данной записки и вспомнил одну из слабых сторон, указанных в этом определении – привязчивость к людям. Этой черты характера Берман не понимал вовсе, но считался с её наличием у других людей. Насколько Берман мог вспомнить, никаких иных слабых сторон определение не указывало.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже