Постепенно Продик стал различать слуг по именам и лицам и даже мысленно составил их список. Двое конюхов присматривали за лошадьми, две девушки одевали и причесывали Аспазию, еще были трое юных виночерпиев, смотритель библиотеки, следивший за тем, чтобы у софиста не переводились чернила, папирус и палочки для письма, четверо возчиков, управлявших колесницами, двое гребцов, три поломойки, две кухарки, четверо банщиков, снабжавших гостей полотенцами и мыльным корнем, садовница, две ткачихи, трое сторожей, двое рабов, которые ходили за покупками и наполняли погреба, девушка, которой было поручено чистить серебро, скороход, носивший письма хозяйки и сопровождавший ее повсюду… Всего тридцать девять человек, в основном — скифы, которые всегда оставались в цене на невольничьих рынках, но попадались и беотийцы, фракийцы, фригийцы, армяне, италийцы, и все они превосходно говорили по-гречески. Охранники на родине служили в городской страже и были захвачены на поле боя. Ни один из рабов не казался изможденным и несчастным, все были улыбчивы, услужливы и бодры. Аспа-зия обращалась с прислугой очень мягко, признавая за рабами право на свободное время и развлечения. Слуги гордились и восхищались своей хозяйкой, которая не считала ниже своего достоинства переброситься парой слов с рабом. Многие из них жили в доме Аспазии много лет и служили ей верой и правдой. Хозяйка щедро вознаграждала своих людей за преданность, заботилась о них, а когда кому-нибудь случалось заболеть, посылала за своим личным лекарем.
Все это, а также тишина, покой и предоставленная хозяйкой полная свобода помогали Продику чувствовать себя на вилле какдома. В комнате для гостей софиста ждали пуховая перина и теплое шерстяное одеяло. В его распоряжении были свежая вода в глиняных кувшинах и рукомойнике, отличное вино и сладости. Просторные и тихие покои стали для Продика надежным убежищем от мирских тревог, здесь он чувствовал себя желанным гостем.
Друзья завтракали в саду. Внезапно Аспазия коснулась руки Продика.
— Ксенофонт вчера был в ярости.
— Действительно, — подтвердил Продик, — мне очень жаль. Его разозлило, что я усомнился в виновности Сократа.
— А ты и рад бы его подразнить, не так ли?
— Ну ты ведь меня знаешь.
— Вот именно.
Аспазия смотрела на Продика с укором и почти материнской нежностью. Искусный макияж не мог скрыть ее бледности. Седые волосы Аспазии были стянуты в тугой узел, а ворот туники закрепляла фибула с изображением совы — символа Афин.
— Он замечательный историк, — заметила женщина. — Достойный ученик Фукидида.
— У меня и в мыслях не было его оскорбить. Хроника мне очень пригодилась, хотя я предпочел бы присутствовать на суде, чтобы увидеть все своими глазами. По-моему, это был очень интересный процесс. Определенно, ни на что не похожий.
— Ты, наверное, хотел сказать: чудовищный.
— Разумеется — учитывая, кем был для нас Сократ, и все же, если посмотреть непредвзято, что у нас получится? Любопытно получается: суд, трое обвинителей и один обвиняемый. Обвинители утверждают, что обвиняемый лжет, а обвиняемый называет обвинителей клеветниками. Кто из них говорит правду? Кто виноват?
— Ну хорошо, — запальчиво сказала Аспазия. — Мы знаем, что решили судьи, но это не означает, что они были правы. Они не знали всего.
— Возможно, обвиняемый думал, что говорит правду, а на самом деле лгал, ведь его доводы неубедительны; возможно, обвинители говорили правду, но не из благих побуждений, а ради собственной выгоды или мести.
— Зная Анита, в последнем можно не сомневаться.
— Возможно, обе стороны лгали или что-то скрывали, искажали события и старались оправдать себя, — заметил Продик.
— По-моему, на этом суде был только один лжец. Весьма искусный, должна признать.
— Может быть. Очевидно лишь то, что обвиняемый не сумел переспорить своих обвинителей.
Разговор был прерван появлением Геродика, лекаря Аспазии, посещавшего ее каждое утро. Поднимаясь на ноги, женщина смущенно извинилась перед заметно растерявшимся софистом.
— Не беспокойся, — заметила она, — обычный осмотр.
Болезнь Аспазии была куда серьезнее, чем Продик мог представить. Подруга уверяла его, что речь идет о старческих недомоганиях, докучливых, но безобидных. Женщина то и дело подшучивала над лекарем, прописавшим ей строгую диету на основе молодого вина и кобыльего молока. Чтобы обмануть недуги, она проводила целые дни в хлопотах, придумывая все новые дела, вытаскивала софиста на прогулки, а когда он не мог составить ей компанию, отправлялась гулять в сопровождении рабов или брала с собой гетер из «Милезии». И все же Аспазии не удалось долго держать свою болезнь в секрете. Проницательный софист вскоре догадался, что происходит на самом деле. По утрам виллу все чаще наполняли запахи трав и обезболивающих снадобий, а хозяйка дома выходила к столу очень поздно, и даже косметика не могла скрыть ее мертвенную бледность.