Две смерти Сократа

— А с какой стати нам с вами считаться? — проворчал задетый за живое Конн.

Аспазия ответила твердо, обращаясь к Продику:

— Потому что мы составляем половину населения. И потому, что не только мужчины способны принимать решения.

Эти слова привели философов в восторг.

— Давно я не слышал ничего подобного, — улыбнулся Продик.

— Тем более из женских уст, — добавил Протагор.

Конн не знал, что и думать. Хозяину дома льстил успех любовницы, и все же выпад Аспазии был слишком дерзким, даже оскорбительным. Он осторожно поинтересовался мнением Аристофана, и тот ответил:

— Эта удивительная девушка только что подсказала мне идею новой комедии[15].

Комедиограф был очень серьезен, однако Конн и Анит встретили его слова дружным смехом.

ГЛАВА III

В тот день Аспазия впервые за два года почувствовала, что ее оценили по заслугам.

Наутро после пира гетеру внезапно посетил Продик и принес ей в подарок рукопись своего учителя. Аспазия зарделась от смущения и гордости: внимание великого философа было неслыханной честью. Продик всерьез увлекся девушкой — и не только потому, что она была настоящей красавицей: ему еще не приходилось встречать женщину, способную рассуждать как настоящий софист. Юноша снова и снова возвращался мыслями к спору о равенстве. Он размышлял о несовершенстве мира, в котором правят мужчины, и о бесчисленных загадках, которые таит в себе женская душа. Продик даже пошутил, что теперь его наставнику придется брать не только учеников, но и учениц, чтобы, пока не поздно, исправить несправедливость.

Философ и гетера пробыли наедине совсем немного, но в их душах вспыхнуло пламя, которому не суждено было погаснуть никогда.

Продик рассказал Аспазии об испытании, которому Протагор подвергал своих учеников, чтобы распознать будущих софистов. Философ протягивал испытуемому кусок пергамента с надписью:

То, что написано на другой стороне, ложь.

Надпись на обратной стороне гласила:

То, что написано на другой стороне, истинная правда.

Протагору довольно было взглянуть на реакцию кандидата в софисты, чтобы понять, на что он годится.

Продик показал пергамент Аспазии. Женщина внимательно прочла обе надписи и звонко рассмеялась:

— Что за нелепость!

Продик с улыбкой заключил, что Аспазия по праву может считать себя софистом. Первой женщиной-софистом. Заветный пергамент позволял увидеть, способен ли испытуемый отличить парадоксальное суждение от обычной нелепицы.

Аспазия вспыхнула от удовольствия и одновременно ей стало неловко, словно над нею подшутили. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила, есть ли у Продика собственные сочинения, как у Протагора. Молодой философ ответил, что как только он что-нибудь напишет, Аспазия будет первой читательницей.

— Тогда у тебя есть еще одна серьезная причина, чтобы писать, ведь я стану ждать твою книгу с нетерпением, — улыбнулась гетера. На этом они расстались, и Продик в тот же день отправился в Леонтин, чтобы присоединиться к учителю.

После встречи с Протагором и Продиком Аспазия еще сильнее возжаждала свободы и признания. По ночам при свете масляной лампы она тайком читала сочинения великих мудрецов из библиотеки Конна — многие были подарены авторами, например, Анаксагором[16] и Софоклом[17], которых женщина невероятно чтила. Аспазия впитывала мудрость сочинителей, подобно губке, наслаждаясь изощренностью их умственных построений и точностью образов. Чем больше она узнавала, тем сильнее становилась ее тяга к знаниям.

На одном из устроенных Конном пиров Аспазия познакомилась с Фидием. То был замкнутый, неразговорчивый человек, с головой погруженный в работу. Гетера преклонялась перед его талантом. Фидий был уродлив и кривоног, и все же она день и ночь мечтала о прикосновении рук, которые ваяли статуи богов. Красота Аспазии не оставила скульптора равнодушным. Он пригласил женщину в свою мастерскую у подножия Ареопага и предложил позировать обнаженной для статуи Афродиты. Пока он работал, Аспазия болтала без умолку. Она, словно дитя, восторгалась царившим в жилище творца веселым беспорядком, незаконченными скульптурами, образами богов, проступавшими из кусков мрамора, глиняными набросками. Аспазия говорила о смутных чувствах, которые рождают у нее эти статуи, об искусстве, которое наполняет ее душу сладким дурманом, но Фидий не разделял возбуждения своей подруги и ни капли не интересовался уже законченными скульптурами. Для него они оставались лишь набросками будущих творений, и он легко забывал о прежних идеях, чтобы посвятить себя новым, еще не ясным замыслам. Фидий с легким сердцем уничтожал собственные работы, даже самые удачные. Художник часто оказывался не в состоянии довести скульптуру до совершенства, вообразить конечный результат своего труда. Он не желал тратить драгоценное время на исправление старых ошибок.