Две столицы

Оказалось, что существует два вида балов. Специальные предметы бальной формы — кюлоты, чулки и башмаки — использовались только на самых больших, торжественных, официальных балах. Они проходили в императорских и великокняжеских дворцах, в здании Дворянского собрания, в посольствах ведущих европейских держав. Никто туда нищеброда немецкого не приглашал. Служил себе сначала на будущей Украине, потом в Москве, и в императорских дворцах не бывал почти, а на балах уж точно. Да и в английское посольство на бал зван не был.

Однако, балы давали и люди попроще. И эти обычные балы, которые давали частные лица в своих дворцах, особняках, усадьбах и домах, назывались домашними, и там военные танцевали в сапогах и своих обычных панталонах, рейтузах или чакчирах, при этом все офицеры кавалерии, включая, естественно и кавалергардов, звенели шпорами.

— Вам же новомодный виц-мундир нужен, Ваша Светлость? — окончательно запутал его месье Lagueux. Если Брехт не путает, то звучит фамилия для портного смешно. Месье Оборванец.

— Что значит новомодный? Ввели новую форму? — хотя, ни на ком же не видел. А, точно, Александр был на коронации в мундире английского покроя.

— С лета уже господа офицеры заказывают виц-мундир с аксельбантами. И фалды на гвардейский мундир по английской моде, да с открытым лацканом. Но ниже пояса как обычно — белые короткие до колена суконные панталоны, затем шёлковые чулки и башмаки с серебряными пряжками и треугольная шляпа в руках.

— Чёрт бы побрал этих лимонников! — под одобрительные кивки выругался Пётр Христианович.

— Так какой виц-мундир будем шить? — спросил его месье Оборванец.

— Оба два. Да, и чёрт с ним, ещё и гражданский фрак по английской моде с фалдами этими.

— Ого, правильный подход, Ваша Светлость. — Мысленно, наверное, потирал руки француз. Жирный заказ.

— Стой, не всё ещё. Вот, держи листок. Там я нарисовал, ну, как мог, мундир новый. Мне нужно два таких. Один из хорошего зелёного сукна. Желательно, цвета сосновой хвои. Второй тоже зелёный, но цвета жухлой жёлто-зелёной травы. Найдутся такие материи? В глаза смотри! — Пётр Христианович отдал портному рисунок с формой типа «афганки».

— Я постараюсь, Ваша Светлость. — Хотел опять Брехт про старание на горшке ввернуть, но передумал. Не поймёт француз и обидится, сошьёт плохо.

— Не всё ещё. То же самое, ну, насколько это возможно, из плотной хлопковой ткани. Тоже двух цветов. В сукне летом на Кавказе жарко. Да, и вот такие рубашки тоже обоих цветов по дюжине. — Брехт выдал ещё один рисунок с гимнастёрками, к которым привык в тридцатых годах.

— Ого, мне нужно будет помощников нанимать. — Обрадовался Оборванец.

— Нанимай. Скоро приедут мои … друзья с Кавказа, а их чуть не два десятка человек и всех нужно будет обшить. Пока больше ни у кого заказы не принимай, я тебя работой на всю жизнь обеспечу. Только, Жером, смотри гнилую материю не подсунь. Я только с виду большой и злой, а так я на самом деле, очень злой. Чуть что — сразу из петушков каплунов делаю.

— Я не Жером, Ваша Светлость, — отступил на шаг портной, хозяйство прикрывая.

— Напрасно. Будешь Жеромом. Жером Лагуэкс! Звучит?!

— Звучит, — кивнул, отступив ещё на шаг, Оборванец.

Событие пятьдесят четвёртое

Что бы не делал альтруист и что бы у него не находилось на подсознании, в итоге, он получит свою «награду».

Ирэн Огински.

Делать в Петербурге было нечего. Идти снова к больному и распространяющему палочки Коха младшему Барбе не хотелось. В голове-то осознание было, что столько этих палочек уже вглотнул и вдохнул, что ещё несколько миллиардов уже не так важны, но всё одно — сыкотно. К тому же хоть и не микробиолог, а физик, знал, что все эти вирусы и бактерии мутируют постоянно, а ну как у Морана самая заразная мутация. Рано умирать, столько дел недоделанных. Отправил к нему доктора из газет выуженного, но сказал перед этим, чтобы не умничал, а приготовил отвары из тех трав, что ему с собой Матрёна дала. И порошок медведковый с мёдом ещё выдал.

Решил Пётр Христианович, что раз уж в Питере, то наведаться к старшему Чичагову и поузнавать, как два Чичаговских училища в Петербурге и Выборге поживают. Василий Яковлевич постарел, совсем седой стал, но бодро ходил по небольшой комнатке, в которой Брехта принимал, и рассказывал, как с пацанами на шлюпке чуть не утонул. Соревнования устроил между выборгскими курсантами и петербургскими, а сам на одной из шлюпок рулевым решил быть. Ветер не учли, и при повороте волна стала захлёстывать шлюпку, пацаны перепугались и к одному борту все бросились.

— Это хорошо, что весу в них чуть. Утопили бы и меня и себя. Кхе. Кхе. — Нет, это не чахотка. Это смех такой.

— Василий Яковлевич, а вы что плавать не умеете? — опешил Брехт.

— Моряки ходят.

— Под себя ходят! — не сказал, конечно. — Я про плавание в воде, без всяких кораблей и лодок, как дельфины.

— А это. Нет. Не обучен-с. — Обиделся.