Две судьбы

Я ничего не скажу о тайном беспокойстве, тяготившем мою душу. К счастью, матушка хорошо выдержала переезд. Легкий и (как мы тогда думали) быстрый способ путешествия оказал благотворное влияние на ее нервы. Она спала лучше, чем дома, когда мы останавливались ночевать. Раза два были задержки в дороге, поэтому мы приехали в Лондон в три часа пополудни в последний день месяца. Вовремя ли поспел я?

Так, как я понял написанное призраком, то в моем распоряжении оставалось еще несколько часов. Фраза «в конце месяца» означала, как я понимал ее, последний час последнего дня этого месяца. Если я стану под «тенью святого Павла» в десять часов, то буду иметь на месте свидания два часа в запасе, прежде чем последний удар часов возвестит начало нового месяца.

В половине десятого я оставил матушку отдыхать после продолжительного путешествия и потихоньку вышел из дома. Еще не было десяти часов, а я уже стоял на своем посту. Ночь была прекрасная, светлая, и громадная тень собора ясно обозначала границы, в которых мне приказано было ждать дальнейшего развития событий.

Большие часы на соборе святого Павла пробили десять — и не случилось ничего.

Следующий час тянулся очень медленно. Я ходил взад и вперед, некоторое время погруженный в свои мысли, а затем следя за постепенным уменьшением числа прохожих по мере того, как надвигалась ночь. Сити (так называется эта часть города) самая многолюдная в Лондоне днем, но ночью, когда она перестает быть центром торговли, ее суетливое народонаселение исчезает и пустые улицы принимают вид отдаленного и пустынного квартала столицы.

Когда пробило половину одиннадцатого, потом три четверти, потом одиннадцать часов, мостовая становилась все пустыннее и пустыннее. Теперь я мог считать прохожих по-двое и по-трое, мог видеть, как места публичных увеселений начинали уже запираться на ночь.

Я посмотрел на часы: было десять минут двенадцатого. В этот час мог ли я надеяться встретить мистрис Ван-Брандт одну на улице?

Чем больше я думал об этом, тем нереальней мне это казалось. Всего вероятнее было то, что я встречу ее в сопровождении какого-нибудь друга, а может быть, даже самого Ван-Брандта. Я спрашивал себя, сохраню ли самообладание во второй раз в присутствии этого человека.

Пока мои мысли еще устремлялись по этому направлению, мое внимание было привлечено грустным голоском, задавшим мне странный вопрос:

— Позвольте спросить, сэр, не знаете ли вы, где я могу найти открытую аптеку в такое позднее время?

Я оглянулся и увидел бедно одетого мальчика с корзинкой и с бумажкой в руке.

— Аптеки все теперь заперты, — сказал я, — а если вам нужно лекарство, то вы должны позвонить в ночной колокольчик.

— Не смею, сэр, — ответил маленький посланец, — я такой маленький мальчик и боюсь, что меня прибьют, если я заставлю встать с постели, если никто не замолвит за меня слово.

Мальчик посмотрел на меня при фонаре с таким печальным опасением быть прибитым, что я не мог устоять от желания помочь ему.

— Кто-нибудь опасно болен? — спросил я.

— Не знаю, сэр.

— У вас рецепт?

— Вот у меня что.

Я взял бумажку и посмотрел. Это был обыкновенный рецепт крепительного лекарства. Я посмотрел на подпись доктора, это было имя совершенно неизвестное. Под ним Стояло имя больной, для которой было выписано лекарство. Я вздрогнул, когда прочел. Это было имя мистрис Бранд.

Мне тотчас пришло в голову, что англичанин так написал иностранное Ван-Брандт.

— Вы знаете даму, которая послала вас за лекарством? — спросил я.

— О! Я знаю ее, сэр. Она живет у моей матери и должна за квартиру. Я сделал все, что она приказала мне, только лекарства достать не мог. Я заложил ее перстень, купил хлеба, масла и яиц и сдачи получил. Матушка из этой сдачи хочет взять за квартиру. Я не виноват, что заблудился. Мне только десять лет — и все аптеки заперты!

Тут чувство незаслуженной обиды победило моего маленького друга, и он расплакался.

— Не плачьте, — сказал я. — Я вам помогу. Но прежде расскажите мне об этой даме. Одна она?

— С ней ее девочка.

Биение моего сердца участилось. Ответ мальчика напомнил мне о той девочке, которую видела моя мать.

— Муж этой дамы с ней? — спросил я потом.

— Нет, сэр, теперь нет. Он был с ней, но уехал и еще не возвратился.

Я наконец задал последний решительный вопрос.

— Муж ее англичанин? — — спросил я.

— Матушка говорит, что он иностранец, — отвечал мальчик.

Я отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Даже ребенок мог заметить его.