Грубое предостережение женщины оказалось полезно мне. Оно пробудило новую мысль в моей голове. Прежде чем она сказала это, я был так глуп или так озабочен, что не подумал, что совершенно бесполезно унижать себя личным свиданием с Ван-Брандтом в тюрьме. Мне пришло в голову только теперь, что моим поверенным, разумеется, приличнее быть моими представителями в этом деле, — с тем очень важным преимуществом, что они могут скрыть даже от самого Ван-Брандта мое участие в этой сделке.
Я тотчас поехал в контору моих поверенных. Меня принял старший партнер — испытанный друг и советник нашего семейства.
Мои инструкции, весьма естественно, удивили его. Он должен был немедленно удовлетворить кредитора заключенного моими деньгами, не упоминая о моем имени никому. А в качестве гарантии за уплату он должен был получить расписку Ван-Брандта.
— Я думал, что мне хорошо известны различные способы, посредством которых джентльмен может растрачивать свои деньги, — заметил старший партнер. — Поздравляю вас, мистер Джермень, с открытием совершенно нового способа опустошать свой кошелек. Основать газету, стать содержателем театра, держать беговых лошадей, вести игру в Монако — все это прекрасные способы бросаться деньгами. Но все это не идет в сравнение, сэр, с уплатой долгов Ван-Брандта!
Я оставил его и отправился домой.
Служанка, отворившая мне дверь, имела поручение ко мне от моей матери. Матушка хотела меня видеть, как только я выберу время поговорить с ней.
Я тотчас отправился в гостиную матушки.
— Ну, Джордж? — спросила она, ни одним словом не приготовив меня к тому, что последовало. — Как ты оставил мистрис Ван-Брандт?
Я был совершенно озадачен.
— Кто вам сказал, что я видел мистрис Ван-Брандт?
— Друг мой! Твое лицо сказало мне. Разве я не знаю, как ты смотришь и говоришь, когда у тебя в голове мистрис Ван-Брандт? Сядь возле меня. Я хочу сказать тебе то, что уже хотела сказать утром, но, право, не знаю, почему у меня не хватило духа. Я теперь смелее и могу это сказать. Сын мой! Ты еще любишь мистрис Ван-Брандт. Ты имеешь мое позволение жениться на ней.
Вот что сказала она! Не прошло и часа с тех пор, как мистрис Ван-Брандт сама сказала мне, что наш союз невозможен. Не прошло и получаса, как я отдал распоряжения, которые должны были возвратить свободу человеку, служившему единственным препятствием к моей женитьбе. И это время матушка невинно выбрала для своего согласия принять невесткой мистрис Ван-Брандт!
— Я вижу, что удивляю тебя, — продолжала она. — Дай мне объяснить причины так прямо, как могу. Я не сказала бы правды, Джордж, если бы стала уверять тебя, что перестала находить важные препятствия к твоей женитьбе на этой женщине. Единственную разницу в моем образе мыслей составляет то, что я согласна теперь устранить мои возражения из уважения к твоему счастью. Я стара, дружок. По закону природы я не могу надеяться еще долго оставаться с тобой. Когда я умру, кто останется, чтобы заботиться и любить тебя взамен твоей матери? Никого не останется — если ты не женишься на мистрис Ван-Брандт. Твое счастье — моя первая забота, и женщина, которую ты любишь (хотя ее сбили с пути таким печальным образом), достойна лучшей участи. Женись на ней.
Я не мог решиться заговорить. Я мог только стать на колени перед матушкой и спрятать лицо на ее коленях, как будто опять стал ребенком.
— Подумай об этом, Джордж, — сказала она, — и вернись ко мне, когда успокоишься, чтобы поговорить о будущем.
Она приподняла мою голову и поцеловала меня. Когда я встал, я увидел в милых, поблекших глазах, так нежно встретившихся с моими, что-то такое, пронзившее меня внезапным страхом — сильным и жестоким, как удар ножа.
Как только я затворил дверь, я спустился вниз к привратнику.
— Матушка выезжала, — спросил я, — пока меня не было?
— Нет, сэр.
— Были гости?
— Один гость был, сэр.
— Вы знаете, кто это?
Привратник назвал одного знаменитого доктора — человека в то время известнейшего среди людей своей профессии. Я тотчас взял шляпу и пошел к нему.
Он только что вернулся домой. Мою карточку отнесли к нему, и меня тотчас провели в его кабинет.
— Вы видели мою мать, — сказал я, — видимо, она опасно больна — и вы не скрыли этого от нее? Ради Бога, скажите мне правду! Я все перенесу.
Знаменитый доктор ласково взял меня за руку.
— Вашу мать нет надобности предупреждать, — сказал он, — она сама знает о критическом состоянии своего здоровья. Она посылала за мной, чтобы услышать подтверждение своих убеждений. Я не мог скрыть от нее, не должен был скрывать, что жизненная энергия падает. Она может прожить на несколько месяцев дольше в более теплом климате, чем лондонский. Вот все, что я могу сказать. В ее лета дни ее сочтены.
Он дал мне время прийти в себя от полученного удара, а потом передал в мое распоряжение свой огромный опыт, свои недюжинные знания. Под его диктовку я записал необходимые инструкции о том, как поддерживать слабое здоровье моей матери.