Это помимо того, что Роза с Анфисой попеременно весь эфир сканировали непрерывно.
Но вот по поводу разведения огня вышел спор, плавно переросший в бабий бунт. Горячей воды с меня потребовали незамедлительно и не меньше, чем по котелку на сестру. Никак обмоченные труселя им наскоро простирнуть приспичило? Но углублять я эту тему не стал. Чревато, знаете ли, десятку злых баб в постстрессовом синдроме, да еще вооруженных, отказывать в базовых потребностях. Не верите — перечитайте рассказ Михаила Шолохова «Когда казаки плачут». А потом прикиньте трезво: кто мы и кто казаки? Но огонь я разводить упорно не разрешал, опасаясь, что по нему нас в темноте засекут.
Выход из тупикового положения нашла Дюлекан, заявив, что сделает нам «таежный керогаз» и никакого огня со стороны видно не будет. Тут я и сдался. Делайте что хотите, коли сами себе злобные Буратины. Я устал, как не знаю кто. Вот и не барайте меня.
Но на этом мои злоключения не кончились. Дюля вручила мне гибкую цепную пилу трофейную и потребовала от меня ровненького спила поваленной сушины сантиметров восемнадцать-двадцать в диаметре. Сделал ей два полешка сантиметров по восемьдесят. Стояла над душой, вредина, и требовала, чтобы спил был ровный и обязательно перпендикулярный бревну.
Потом Дюля с Таней с помощью трофейной финки («кабар» я им на такое дело брать запретил) и обушка топорика споро раскололи полешки пополам. Потом еще надвое. Затем топором стесали середку поленьев на щепки и изнутри иззубрили поленья тонкой широкой щепой, которая одним концом все еще крепилась на бревне. Потом сложили полешко заново и обвязали его проволокой, затянув ту мультитулом. Получилась такая труба деревянная с квадратной дыркой.
Выкопали ямку, утрамбовав в ней эту трубу. Строго вертикально. Подкопали снизу поддувало. И подожгли таблетку сухого спирта, осторожно пропихнув ее вниз, периодически подкармливая робкий еще огонек плоскими щепочками.
Затем, когда огонь раздухарился, поставили над ним таганок, на который повесили трофейный котелок. И пожалуйте — «таежный керогаз» в действии, огня видимого не больше, чем от газовой конфорки. Век живи — век учись.
Потом я вынес резиновый коврик из-под водительского сиденья и бросил его за автобус. Рядом поставил пластиковое ведро. И пластиковую кружку на бампер.
Подошла Ингеборге. Обняла сзади за плечи.
— Хватит суетиться, Жора. Иди отдохни. Сожжешь так себя, милый. И мы одни без тебя пропадем.
Ну хоть одна меня пожалела.
— Коврик, чтобы босыми ногами на траву не становиться. Вот ведро — вода холодная в ручье… Тут рядом.
— Разберемся, не маленькие. Иди… — И, ласково подтолкнув, повела за руку к костру, то есть к этому «керогазу таежному», около которого уже расстилали «пенки».
Хитрые такие «пенки». Спасибо Анфисе. Она готовые вспененные туристические рулоны порезала на квадраты, по углам которых на заказ в какой-то мастерской пробила металлические блочки. И стала «пенка» многофункциональной.
Во-первых, хранить ее стало легче: одна стопочка все же меньше места занимает, чем много рулонов.
Во-вторых, кинул отдельно на землю — и готова сидушка.
В-третьих, за блочки веревочкой можно привязать ее к поясу и таскать сидушку на себе, освободив руки.
В-четвертых, связав четыре сидушки за углы по блочкам, получаем вполне нормальный лежак.
И в-пятых, эти четыре сидушки хорошо укладываются в рюкзак со стороны спины.
Все это было куплено и сделано, когда еще гамаков в автобусе даже в проекте не было, а собирались покупать на всех палатки.
Присев около «керогаза», привалился к дереву и с удовольствием закурил дорогущую трофейную сигариллу, щелкнув зажигалкой с финской свастикой. И наконец-то ощутил себя победителем.
— Наблюдателя-то мы не поставили, мой косяк, — проворчал при этом, выдохнув первую затяжку.
— Успокойся, Жора, Таня и Сажи уже там бдят. Потом я кем-нибудь их заменю, только кипятком всех обеспечу, — откликнулась Дюлекан.
Я все же не успокоился и всех сегодня стрелявших с матюками заставил влить по масленке в ствол, прямо при мне, а чистить, ладно, завтра будем.
— Жора, ты мог это раньше сказать, до того как все помылись? — возмущенно взвизгнула Альфия.
— Привыкай, Аля. Веретенное масло теперь — твоя косметика. Потому что ухаживать будешь сначала за автоматом и только потом — за собой.
— На хрена мне такая перспектива? — забухтела Вахитова.
— На всю оставшуюся жизнь, Аля, сама видишь, какая она тут. И еще один совет — ногти состриги. Надо будет — потом свой маникюр отрастишь. А то обломаешь их по дороге — хуже будет. Вон с Комлевой пример бери.
Альфия надулась обиженно, но промолчала. Даже набычившись, она оставалась самой красивой девчонкой моего гарема. Особенно в закатном солнце, которое пробивалось последними лучами сквозь ее пепельные волосы. Я залюбовался невольно.
Тут и мне выделили котелок кипятка, а на освободившемся «керогазе» стали варить что-то съедобное.