Две свечи

До ночи она переделала кучу хозяйственных дел: вымыла люстры, разобрала антресоль, перечистила стоящий в горке хрусталь. Падая с ног от усталости, добрела до кровати и свалилась замертво. Ей снилось, что она у Соньки, в ее огромной, сияющей квартире. В гостиной горят свечи, по потолку носятся загадочные и страшные тени. Сонька, сидя за столом, читала какую-то молитву. Или нет, это был заговор. Она произносила непонятные, тарабарские слова, кивая в такт головой с воткнутым в нее пером. Сама Ксюша стояла рядом, ни жива, ни мертва. Почему-то на ней был чей-то старый, дырявый халат, просторный, совершенно не подходивший по фигуре, похожий больше на саван.

Ксюше хотелось спросить у Соньки, про что заговор, но ее губы точно онемели. Внезапно дверь отворилась, и в комнату вошел Николай. Сердце Ксюши забилось от радости. Николай немного постоял, затем направился к ней. Он молчал, ничего не говорил, лицо его было суровым и сосредоточенным. Ксюша протянула к нему руки и, и он коснулся ее ладоней своими пальцами.

— Аллах акбар! — почему-то ни к селу ни к городу произнесла Сонька громко и торжественно.

«Что за чертовщина?» — подумала Ксюша и проснулась.

Ей казалось, что все происходило наяву. Только что она явственно чувствовала прикосновение Николая — оно было таким живым, теплым и нежным. Таким желанным! Ксюша даже застонала, до того ей не хотелось терять это ощущение сбывшегося счастья.

Почему ей приснилась Сонька? Глупый вопрос. Потому, что она думает о ней вот уже который день. Потому что внутри нее сидит искуситель, который без устали нашептывает на ухо, как все может быть хорошо. Она устала бороться с ним, устала сопротивляться, устала страдать.

Ксюша поглядела на часы. Пять утра. Ольга, небось, сладко спит себе в теплой постели, в объятиях Николая. Она даже не подозревает, что может его потерять. Она о многом еще не подозревает, наивная, добрая Ольга.

Ксюша выбралась из-под одеяла, мягко ступая по ковру, подошла к журнальному столику. Цепким, кошачьим движением взяла телефонную трубку. Долго слушала пронзительный и тоскливый гудок. Затем положила ее на рычаг. Метнулась в прихожую. Лихорадочно пошарила в сумочке, вытащила Сонькину визитку, сжала ее в ладони.

Она позвонит ей! Это ее последний шанс, и она не может его упустить. Николай должен достаться ей, а не Ольге. Ей, и только ей!

Ксюшины пальцы уже набирали номер. Раздались короткие, далекие гудки. Никто не подходил.

«Спит, — со злостью подумала Ксюша. — Нечего спать, если ты колдунья. Просыпайся, клиент ждет». Она нажала на отбой и вновь повторила вызов.

— Але, — сонный голос донесся из трубки.

— Софа? Это я, Ксения.

— Ксенечка? Что ты так рано? Я еще сплю.

— Знаю, что спишь. Прости, что побеспокоила. — Ксюша набрала в легкие побольше воздуха. — Мне нужна твоя помощь.

— Что-нибудь болит? — участливо поинтересовалась Сонька. — Зуб?

— Нет. Не в этом дело. Помнишь, мы с тобой договаривались? — Ксюша вдруг испугалась, что Сонька обо всем забыла. Да и не забыла вовсе, а просто-напросто наврала ей тогда с три короба. Нет у нее никакой матушки Иоанны, и ни о каком привороте и речи быть не может. Трубка едва не выпала у нее из рук.

— Ксенечка, ты где? — окликнула Сонька.

— Тут, — мертвым голосом ответила Ксюша.

— Я все помню. Ты хочешь сделать приворот. Так?

— Так. — Ксюше захотелось дать себе самой пощечину.

Гадина, вот гадина! До чего докатилась! Тем не менее, она продолжала прижимать к уху трубку.

— Ты можешь сегодня ко мне приехать? — деловым тоном спросила Сонька.

— Могу. Часам к пяти будет нормально?

— Отлично. Я буду ждать. Записывай адрес, на всякий пожарный.

Ксюша, двигаясь, точно лунатик, пересекла комнату, взяла блокнот, ручку и записала под Сонькину диктовку улицу, номер дома и номер квартиры. Затем попрощалась и повесила трубку.

Вот и все. Что она сделала? Нет, еще не сделала, еще только собирается. Можно все открутить назад и остаться хорошей, но несчастной. Честной, но страдающей. Нет, это ей не подходит. Лучше она станет дрянной, но счастливой. А Ольга… она найдет себе кого-нибудь другого.

Ксюша вдруг почувствовала, как ей стало легко и хорошо. Словно с плеч сняли тяжкий груз, который давил и гнул ее к земле. Ей даже захотелось смеяться, и она расхохоталась, звонко, заливисто, как прежде. Давно Ксюша так не смеялась, ох, давно. Глаза ее блестели, щеки раскраснелись. Она, пританцовывая, порхала по квартире: в ванную, на кухню, в спальню, снова в ванную.

Ровно в восемь она выбежала из дому. Двор был пуст, лишь неподалеку от кустиков боярышника прогуливался старик-сосед с черным, кудлатым пуделем. Ксюша приветливо кивнула, мужчина улыбнулся в ответ. Пудель поднял кверху вытянутую морду и вдруг оглушительно залаял.

— Фу, Бонифаций, фу, — смущенно увещевал мужик своего питомца. — Как не стыдно, это же свои!

Однако псина его не слушала, продолжая заливаться истошным лаем. Ксюша прошла мимо, и пудель шарахнулся от нее в кусты.

— Да что ж ты, Боня, право слово! — с неловкостью произнес хозяин. — Будто за тобой черти гонятся. — Он засмеялся своей остроте.