Две тайны Христа

3. По требованию Ирода Антигон был казнен в 37 г. до н. э. После этого Ирод занял трон.

Вот в чем проблема хронологии Ирода и его потомства. По отношению к какой из этих дат Флавий указывал то или иное событие?

Три отправные точки датированы, причем первые две из них практически не вызывают сомнения. Да и третья, в общем-то, с разницей в полгода тоже фиксирована.

Постепенно знакомясь с замечательными главами из Флавия, посвященными Ироду, мы приходим к пониманию того, что без привлечения дополнительной информации невозможно точно определить по Флавию дату того или иного события.

Марк Випсаний Агриппа — друг, соратник, зять, человек, наряду с Меценатом, бывший в течение многих лет истинным другом Цезаря, волей случая оказался одной из центральных фигур нашего исследования.

В национальном музее Неаполя находится мраморный бюст Агриппы Постума, сына Агриппы Великого. Грубые, неаристократические черты лица молодого человека, застывшая скорбь в уголках рта как бы говорят о его печальном будущем. Но не это интересует нас. Сравним мрамор Неаполя с мрамором Уффици, где находится скульптура Агриппы. Сын похож на отца. В застывшем мраморе нет ничего величественного. Нет гордости, тщеславия, хитрости, нет ничего примечательного. Мощная шея выдает в нем римлянина, сжатый небольшой рот, характерные глубоко посаженные глаза, весь вид свидетельствуют только об упорстве. Но мрамор обманчив.

Происходя из незнатной семьи, Агриппа отчетливо понимал, что стать первым человеком империи для него нереально. Быть другом Августа — дело другое. В душе Агриппа, бесспорно, идеалист, его советы Августу сами по себе интересны и характеризуют качества Агриппы. В 29 г. до н. э., после окончания гражданской войны, Октавиан советовался с Агриппой и Меценатом, следует ли ему отказаться от власти или хранить ее. Как передает Дион Кассий, в речи Агриппы были такие слова:

«Не удивляйся, Цезарь, что я буду советовать тебе отказаться от единовластия, хотя лично я извлек из него множество благ, пока ты им владел.

Я считаю, что надо заранее подумать не о моем личном благе, о котором я вообще не забочусь, а о твоем и об общем благе. Рассмотрим спокойно все, что связано с единовластием, и пойдем тем путем, какой укажет нам разум. Ведь никто не скажет, что нам надо любым способом схватить власть, даже в том случае, если она невыгодна. Если же мы поступим иначе, т. е. будем держаться за власть во что бы то ни стало, то будет казаться, что мы или не смогли вынести счастливой судьбы и рехнулись от успехов, или что мы, давно пользуясь властью, прикрываемся именем народа и Сената не для того, чтобы избавить их от злоумышленников, а чтобы обратить их в своих рабов. И то и другое достойно порицания.

Кто не вознегодовал бы, видя, что мы говорим одно, а думаем другое?! Разве не стали бы нас ненавидеть еще больше, если бы мы сразу обнаружили свое истинное намерение и прямо устремились бы к единовластию?!

Раз это так, то нас будут обвинять ничуть не менее, даже если вначале у нас и мыслей подобных не было, а только потом мы стали стремиться к власти. Быть рабом обстоятельств, не уметь владеть собой, не уметь использовать на благо дары счастья — все это гораздо хуже, чем причинить кому-либо несправедливость по причине несчастья. Ведь одни люди часто под влиянием обстоятельств бывают вынуждены совершать несправедливости ради своей выгоды, но вопреки своей воле, а другие люди, не владеющие собой, жаждут совершить зло, и в результате оказывается, что они поступают вопреки своей выгоде.

Если мы не обладаем трезвым рассудком, если мы не можем обуздать себя в счастье, выпавшем на нашу долю, то кто поверит, что мы будем хорошо управлять другими или сумеем достойно перенести несчастья?

Так как мы не принадлежим ни к тому, ни к другому сорту людей и так как мы не хотим ничего совершать безрассудно, а хотим делать только то, что сочтем наилучшим в результате обдумывания, поэтому давайте примем определенное решение по этому вопросу.

Я буду говорить откровенно. Ведь сам я не могу говорить иначе и знаю, что тебе не будет приятно слушать ложь и лесть.

Равноправие хорошо звучит на словах и является в высшей степени справедливым на деле. Разве не справедливо, чтобы решительно все было общим у тех людей, которые имеют общую натуру, общее происхождение, выросли в одних и тех же нравах, воспитаны в одних и тех же законах и отдали на благо родины все силы души и тела?! Быть почитаемым не за что иное, кроме как за превосходные личные качества — разве это не самое лучшее?!