Две томские тайны

Дети Николая I не были счастливы. Дочерей император выдал замуж против их воли. На Александра II Освободителя народовольцы объявили настоящую охоту и в конце концов взорвали его. Реформы, которые игнорировал его батюшка, запоздали. Началась борьба с самодержавием, вылившаяся в три последующие русские революции.

Михаил Александрович Бакунин благодаря стараниям своего дяди губернатора Муравьёва в 1859 году был переведён в Иркутск. А в 1861 году, когда его родственника отозвали в Петербург, он понял, что свободы ему не дождаться, и совершил побег. Добрался до порта Де-Кастри, а оттуда в Иокогаму, Сан-Франциско и Нью-Йорк, а затем в Лондон, к Герцену.

Когда Бакунины жили в Италии, Антонина Ксаверьевна познакомилась с Гарибальди. И он подписал ей свой портрет, который она переслала сестре в Сибирь.

Григорий Николаевич Потанин за участие в студенческих волнениях был выслан из Петербурга обратно в Сибирь. Однако весной 1865 года его арестовали, обвинили в намерении отделить Сибирь от России и приговорили к пяти годам каторжных работ в Свеаборге, а затем он находился в ссылке в Вологодской губернии. Он так и не нашёл караванный путь в Индию, зато составил подробное географическое описание до этого мало известных и неизученных областей Центральной Азии, собрал большой гербарий и много материалов по культуре, быту и народному творчеству тюрков и монголов.

Эпилог

Престольный праздник. Мороз под сорок. Горожане, плотно закутанные в меховые шубы, направляются к собору.

От ограды до самой паперти в два ряды выстроились нищие: калеки и убогие, горбатые и хромые, безрукие и безногие.

Вдруг вся братия встрепенулась и, как по команде, устремила свои взоры в одну сторону.

— Это он! Он! Идёт, идёт! — перешептывались нищие, старухи испуганно крестились.

По заснеженной, обдуваемой позёмкой улице быстро, большими шагами шёл высокий старик с длинной седой бородой, одетый в одну ситцевую рубаху, тиковые штаны, и совершенно босой. В руке его была большая толстая палка, за спиной мешок.

Он ничего и ни у кого не просил, но мешок его, будто по волшебству, наполнялся подаяниями.

Почувствовав, что сумка уже полная, старик останавливался, снимал свою ношу с плеч и раздавал всё, что ему надавали добрые люди.

— Берите, православные! Это ведь не моё… Вон сколько всего наложили…

Калеки и юродивые, поражённые его щедростью, молились ему вслед.

А он, раздав всё до последней копейки, до последнего куска хлеба, надевал на себя пустую сумку и, помолившись, шёл дальше к храму.

Его голубые, как небо в ясный апрельский день, глаза светились лучезарным светом.

— Это святой человек! — перешёптывались нищие.

И даже призванный следить за порядком будочник, замёрзший на своём посту в тулупе и валенках, без малейшей тени сомнения верил им.

Кончилась обедня. Народ хлынул из церкви, и старец пошёл вместе с ним с церковного двора, часто останавливаясь, чтобы раздать нищим содержимое своей постоянно наполнявшейся чудо-сумки.

Вдруг он встретился глазами с богато одетым приезжим господином, судя по дорогой модной шубе, из столицы.

— Вы ли это?! — не поверив своим глазам, воскликнул знатный вельможа.

Он схватил смутившегося старца за руку и увлёк его за собой из толпы в церковную сторожку.

— Да. Это я. Но чему вы удивляетесь? Разве я сделал что-нибудь дурное?

— Нет. Но это странная перемена в вас! На кого вы стали похожи? Исхудали, поседели, сгорбились. Ведь краше в гроб кладут!